Город песком рассыпается. Открываются двери, окна и чердаки. Сползают по ним недвижимой формы столбы, называемые людьми. Ссыпаются частички соединения с поверхностью вниз. Медленно и спокойно тонут дома. Если кто-либо ждал конец света, то он уже настал. Настало его начало. До эволюции был песок, и сейчас он забирает право существовать. Столбы продолжают падать, падать, вставать, вставать. Все движутся к центру, где самые высокие холмы закрывают солнце. Россыпь звезд показывает во мраке свои комбинации. Может статься, оттуда смотрит миллиард любопытных глаз. Это кто-то, кто тоже имеет «нас» и, возможно, «себя» отдельно. На самом деле были давно проведенными линии от кого-то к кому-то здесь, создавшие что невесть. На что не взглянешь без рези в сердце и падения из-под затылка по позвонкам. Туда, где «МЫ» вывернуты как «WPI», где «W» – это мир, «I» – это я, а между – окуляр на цепочке крохотных букв языка. Кто-то что-то чем-то назвал, но разве это имеет место в реалиях, пронзаемых бурной вестью о единении неразделимого?
Город пал. Столбы продвигаются к центру, телами складывая руины начала, что было целым. Замшелый каркас стариков, несущих знание, пестреющий внешний слой людей помоложе и в высоте охапки детей, развевающиеся, как книдоциты гидры, способные воспринимать. Многоножка шевелится, возвышаясь в пустыне огромным червем, чей скрытый хвост из костей и плоти пропитал землю сосудами душ, ушедших в иное. Ветер пригнал плотные тучи. Этот принцип давно изучен – что все оживает в дожде. Так и сейчас… от многоножки миллионами ртов раздается песнь. Это вой о давно забытом, давно закрытом, давно, казалось бы, уничтоженном, таком прекрасном… родстве. И это родство теперь наращивает оболочку на связи, проходящие через космос. Это родство пронзает каждую голову, фонарем свисающую со столбов, зажигает в них свет, а в сердцах фиолетово-красное пламя будит. И это – люди! Этот кричащий костер в пустыне, этот веер энергии столь красивый, это – суть людей, это – правда. Каких еще вы хотите фактов?!
Люди! Я вам кричу уже так давно, я плачу за вас так долго. Я кружусь под дождем, лицо подставляя каплям. Открывая глаза, вижу связи, вижу горящие головы и пламень в сердцах прохожих. Вижу детей с полупрозрачной кожей; они замечают впервые бабочку и уподобляются ей, летят, летят, огибая сачки и чужие шапки. Небо принимает их крылья, и как в замедленной съемке тельце ребенка проносится над головами, деревьями, океанами и горами. Сами качели рвутся летать – вот такой заряд несет каждый маленький человек. Вы им даете век, даете ограниченный способ, но не даете смысл. А что может быть важнее смысла, прячущегося в цветастом букете чувств неприметной деталью (которую трудно различить, но если это случилось – уже не потерять из виду)? Человек, ты когда-нибудь чувствовал смысл?
Это похоже на взрыв, не разрушающий, а создающий. Это волны спокойствия внутри и снаружи. Это отчетливый не ушам, но сердцу ответ. Это то, что не имеет лет, располагая время не линией, а сплошной картиной, где видно тебя и твой свет носимый, где все остальное – непревзойденный, другой… ты. Даже не отражение, но продолжение. Ты этим жив. Это похоже на взрыв. Похоже на соль, морем оставленную на камнях, слезами вымытую из глаз. Похоже на память, составленную сквозь века пазлом нескольких измерений. Похоже на тепло, лучами бьющее из груди. Это когда ты един со всем, когда совсем не один. Это любовь, которую можешь только ты сам привести, излучать, собирать по частицам. Это живая птица, что распростерла крылья и кучерявит воздух. Это то, для чего ты создан. Это каждая доля секунды, умноженная на все прошлые жизни и все окружающие. Квинтэссенция понимания.
Я плачу в углу забытым ребенком. Я живу с этой памятью ежеминутной о том, на что ты способен, если откроешь глаза. Проникаю рукой в твое солнечное сплетение и тяну за связь. Колокольчиками отзывается какая-нибудь звезда. Там тоже есть тот, про кого ты мне сам рассказал. Непревзойденный, помнишь? Я толкаю тебя в обрыв, и шумящий поток реки принимает поток твоей сути, вы вертитесь змеями на перепутье. В вашем танце самая яркая радость, какую ты мог испытать. Я бы пустился в пляс, но пропускаю песок между пальцев. Рассыпается город, столбы собираются в крик. Ты, человек, велик, но ты меня убиваешь, как любовница с амнезией. Для тебя это все вовсе не так красиво. Для тебя это просто текст, не имеющий лестницы к жизни. Я, как автор, тобой не признан. «Многоножки не нравятся, смыслы все слишком сложные, у детей же не полупрозрачная кожа, дети глупы, остальные еще глупее, да и по линии идет время. Все просто: есть я и есть остальное, что со мной не единой крови. Твой бред мне не нужен, я двигаюсь прямо. Я пройду мимо, конечно же, не оглядываясь».
Ты уходишь, вокруг песком обращаются здания. Ты уходишь, а звезды падают. Ты уходишь, а я наблюдаю свет, потухающий в голове. Ты уходишь, но я бегу, я бегу за тобой, бегу! За плечо тяну, говорю: «Звезды просят…» Ты просишь оставить в покое. Уходишь, я нить держу серебристую – от плеча. Я шепчу ей в ладошки свою печаль, отогреваю ее под ребрами. Смотрю, как вдали проезжает поезд, поезд в мир. Мир… Птица мира… Топчется на асфальте голубь, я прошу его тебя вспомнить и улететь с этой нитью в небо, чтобы заряд с поднебесья дошел, наверное, до плеча.
Ты что-то чувствуешь.
Ты открываешь глаза.
«Спасибо».
Keihne
08.04.19