Я кадка, брошенная в воду,
Лечу на глубину
Смутьянных северных озёр,
Вдыхая аромат брусники,
Как Рагнарёк.
Передо мной проносится земля,
Шелест влажного мха
В синеющем лесу,
А я лечу, лечу,
Мелькаю меж грязно-белых коридоров
Заброшенных больниц,
Заставленных кроватей,
Занеженных от скуки лиц,
Запруженных солнцем птиц —
Я заонежен этим светом,
Я пригвожден к нему,
Когда ведут седые лики страха
Тебя туда, откуда нет возврата,
Тогда иду в другое измеренье,
Туда, где нет пути концу,
Туда, где вижу блеск икон
В сухих останках,
Я снова равен одному,
Каким и вылез из брюшины,
В подбрюшье залетел,
Да весь и вышел,
Когда меня задумал демиург,
Как всякого, пришедшего на миг,
Как всякого, кто подпирал дверные косяки
Своим плечом и взглядом,
Так и меня Господь вознёс
Как бы с другой планеты,
Как бы держась за каменный утес,
Я снова подбирал ключи
К тем шифрам,
Что заложены в словах.
К тем буквам, из которых вновь растет все то же,
К той мысли, что пытаюсь ухватить,
Да только кисть руки ослабла,
Да только взгляд развернут в небо,
Где кадки кипарисов
Утешают, что вот, приплелся человек,
Да там остался, в золоте времён,
В той точке, где цепляешь бесконечность
За лишь неуловимый хвост,
Где скрип петли от двери —
Уже сигнал вселенной,
Где я и свет,
И только космос
Между нами