Вот оно, мой преданный и вечный - пришло время поведать
Историю о стране песка и зеркал, был ветер встречный, и от
Фар машины такой беспечный капал свет, тогда когда я узнала
Эту доктрину, сочинение из трёх томов
О женщинах продажных, моментно влажных - работа она обяжет
Как сажей мажет, а желание спросишь.
А она не важно, гори - вечным костром у прибоя.
Умирая, и воскресая под оптикой самого маститого зверобоя.
История ещё о сигаретах и темноте,
Про мужчину в душной кухне он везде и не где,
Бесповоротно и сразу, контраст и несостыковки.
Его глаза как две татуировки, облизанных временем.
Гаснут за стёклами очков, и прошлого его бремени.
Он не стремиться исправлять ошибок своих,
Он не стремиться бросить курить, он просто живёт будучи любим.
И любит не замечая на сколько его плод, может быть гнил и опасен,
Если поддастся своей страсти калечить других людей, вырывать с сосудами сердца у детей - быстрой, хваткой руками ледяными.
Не было бы контроля - его бы глаза давно потухли бы в надменности ада.
И по ночами, как утерянная её помада, он взвинчивался над всеми 9 кругами
Дантевого кровавого листопада, и был бы страшен и не прав.
Эта промокшая, как воротника углы скошенные история ещё о сердце.
Тёплом и стучащем всегда ровно, до какого бы Цельсия не было плохо.
Кровь, органы, печень, клетка грудная наизнанку оно бьется ровным тахометром.
Всегда.
Как могильная огранка, дождь который отражает показатели спидометра.
Оно всегда жить, словно каша- Манка, оно всегда будет петь мотив Кэри Мэлиган рыть от стыда,
Чеканя те слова песни про Нью-Йорк их глянцево-пустой
Стадион иностранной толерантности и глупой русской мечты.
О заграницах, королях и капусте
А я при хрусте слышу их лай, их симметричный рай
Зарубежом, мечты вопрос решён, в визе липкий штамп и галочка карандашом.
Сердце, моё сердце ему безразлична вся эта канителица, вся петлица баснь где сломалась спица.
Оно будет биться неустано, хоть там если солнце даже и погибло,
Моё сердце будет обжигать - жимолость, хрипло дыша, терпение, верна дорога, Ибица.
Асфальт мокрый и видно из под куртки кожаной, её платья подол скромный,
Она выходит под ливень из машины дорогой, да длинной, не Крэйга Астон Мартин, но степень амплитуды
До бела раскалённой лампы стёкл витрин зашкаливает.
«Проваливай...» шепчет кусок посуды, цвет - пудры, трескаясь средь кухни.
Кричит уже мне, звон в ушах что хоть сейчас рухни.
На пол шахматный, но теперь мой ход импозантный,
И с артом зеленой кошки
Захлопни свой рот фарфор бездушный,
На его кухне например
Матая децебелы - есть увесистей и новей.
Так что молчи, можешь - скули.
Пока я вглядываюсь в неё, деньги считая той же секундой дыша.
В кармане сигарет пачка, но в этой истории - гордись спесь, и мама, она пуста.
Соболь и правда, моя немцев тачка не дешевле, но в ней если и запах то сцеженная лаванда.
Я задрожала легонько, как простыни шестиугольник на шквальном ветру,
Вот я уже иду под ливнем, теперь то и мои тоже, мы теперь с ней даже породнились.
Сыро, и предположим, что есть общее нечто, но трахну её я, извечно
Торжество в моих глазах, ненавистное мне и завистливое,
Не жди - ты не создашь во мне божество
Кабельные стяжки, фонарь, и хворост под подошву сухой,
Ты сгоришь как капли воска
На сатанинском алтаре в глуши лесной.
Между нами меньше метра - её кеды, запах бензина и кедра.
Мяты, смолы и пепла, а она хороша,
Для продажной - мысль становиться влажной, для стервы салфеткой бумажной
Скоты, мужики тупое одноклеточное - об неё стачивает свои нервы.
Заливая её лицо, глаза, волос прядки ерундой белой.
Как представившегося, мои глаза её очерчивают мелом,
И подпись на асфальте, мой мозг работает так, что мерина бы выносили бы
Сейчас в платье Диоровском, и мертвого.
Не думай о Бродском, я пиши «Не хватит!».
Она поворачивается, я ей «Отойдём в сторону!» - она отходит.
Я ей плачу в два обхвата больше положенного, от ливня
Деньги, будто творожного печенья гравюры
Заполняют ей матовые руки.
Думая как языком она оближет, жар вдыхая, мне брюки.
Слюна, стоны, макияж нанесённый от скуки мы уже в моей машине,
И на этом промежутке, шутке стрелок часов - я понимаю она не похожа
На тех двадцать предыдущих, вы не поймёте оно и пуще - она не роль
Она живая, в ней отсутсвует алкоголь она вздыхает, её губы
Поднимаются выше чем позволяет похоть моя, продолжай, щёлкая свет над собой - Гори ярче огня, от факела под дождем - гори, пой.
Маррле Сингер.