Когда-то ей в грудь запихали снег,
закрыли на ржавый замок...
У крыльца сидел пёс, лохматый, как шмель,
И был он весьма одинок.
Здесь стены изодраны,
Тут мебель корявая
И старый сухой потолок...
А ей всё равно...
Она вернётся с ранами,
Под крышу с звездой на восток...
И сердце под кожей забьётся снарядами,
И пульс подведёт до черты.
Ей только бы знать, что день не наступит,
Что вы - всегда вы, всегда вы...
Там стол у окна, там карты, там телек,
Там воздух продрогшего лета насквозь
линялую душу её пробирает,
как самый жестокий январский мороз.
Пусть стопка газет. Пусть пустые тарелки.
И снова бы встретить улыбку в глазах...
Но к её подступают лишь слёзы-улыбки,
"Я вас никому, никому не отдам..."
Напечайте мелом на сердце, пожалуйста,
Нацарапайте навечно свои имена.
Я не могу представить пустоту пространства
и свет в коридорах окна.
Гремит без того посуда битая,
Хнычет о чём-то вчерашний дождь.
Этот дом будет вечно маячить орбитами,
И бросать мою душу в сентябрьскую дрожь.
Её сердце закопали в снег,
На крыльце когда-то сидел пёс.
"Есть ли святость в памяти, что бьёт ножом?"
Вот вопрос.
Есть.