Мы живём в реальном мире, где каждое мгновение с нами что-то происходит. Эти маленькие частицы складываются в единое целое, образуя причудливую, замысловатую мозаику – это и есть наша жизнь.
В 1966 голу я окончил 11-й класс и поступил в Политехнический институт. Поступлению я был очень рад, так как в этом году было два выпуска: 10-й и 11-й классы, и конкурс был очень большой – на одно место 29 абитуриентов. Но радость моя была омрачена тем, что возникло какое-то внутреннее чувство тревоги, в памяти всплыли странные обрывки воспоминаний, вроде, как из моего детства:
… Как будто мы едем куда-то на санях, у лошади из ноздрей идёт густой пар, как дым из паровозной трубы, а вокруг много снега, и за санями бежит большая чёрная собака.
… Я сижу у мамы на руках, она почему-то плачет, а я утешаю её:
- Не плачь, мама, я же с тобой.
А она продолжает плакать, гладит меня по головке, и не перестаёт повторять:
- Шевели пальчиками, шевели пальчиками, не переставай, шевели…
И всё, больше ничего.
Этих воспоминаний раньше не было, они появились впервые, более того, стали как бы преследовать меня, вспомнились повторно, потом ещё раз, и даже приснились мне. И хотя мне было не совсем удобно обратиться к маме, однажды всё-таки я спросил у неё:
- Мама, у меня к тебе необычный вопрос. Ты только не подумай, что у меня крыша поехала, - и пересказал ей, эти хаотичные фрагменты воспоминаний, возникшие в памяти впервые, и неизвестно отчего.
- Если ты знаешь, расскажи, с чем связаны эти воспоминания – добавил я.
Мама с нескрываемым удивлением посмотрела на меня:
- Этого не может быть! Ты не должен был это запомнить, ведь тебе было всего 2,5 годика. Я вообще не хотела говорить тебе о едва не случившейся много лет тому назад трагедии, мне даже сегодня тяжело возвращаться к тем давним переживаниям. Почему тебе это вспомнилось, можно только гадать. Может быть, твоё сознание выделило это событие, как необычное, и до поры, оно как бы дремало. А вспомнилось из-за большой нагрузки, связанной со сдачей выпускных экзаменов в школе, и экзаменов при поступлении в институт. Ясно одно: твоё подсознание ищет ответа. А раз так, то слушай и не перебивай.
Из маминого рассказа.
В те годы я работала диктором на радио. В конце декабря 1950 года простудилась, у меня пропал голос, и меня отправили в отпуск. После встречи Нового года мне стало лучше, и мы с тобой поехали в деревню погостить у моего папы, твоего деда Павла. Там ты простудился, ночью поднялась высокая температура, и как выяснилось позднее, заболел воспалением лёгких. А в деревне тогда не было: ни электричества, ни телефона, ни машин. Скорой помощи в райцентре тоже не было. Утром твой дед запряг в сани коня, я завернула тебя в тулуп, оставив маленькое окошко, чтоб ты не задохнулся, села с тобой в сани, и мы поехали в районный центр в больницу. Было много снега, очень холодно, мороз стоял где-то под сорок градусов. До околицы нас провожал наш дворовый пёс «Черныш», как раз та самая большая чёрная собака.
В больнице медсестра сделала тебе укол в правую руку. Неожиданно рука начала синеть, видимо шприц был грязный, и пошло заражение крови. Вся больница забегала:
- Мальчику надо ампутировать правую руку.
Я вцепилась в тебя мёртвой хваткой, и вряд ли кто был способен отнять тебя у меня:
- Я не дам отрезать сыну руку. Мне не нужен ребёнок – инвалид.
- Но ребёнок может умереть, - слышала я голос врача.
- Если ему суждено умереть, рожу ещё. Лечите, давайте, я не дам отрезать ребёнку руку.
Были или нет тогда какие-то средства от заражения крови, я не знаю, рука же продолжала синеть. Врач сделала тебе укол пенициллина, синева замедлилась, чуть зашла на грудь и остановилась.
Двое суток я не спала, плакала, и мысленно уже попрощалась с тобой. А ты сидел у меня на руках, а чтобы ты не спал, я тебя тормошила, и просила шевелить пальчиками. Ты на меня таращил глазёнки, и утешал меня:
- Не плачь мама, ведь я же с тобой.
Периодически ты засыпал, и я какое-то время сама шевелила твоими пальчиками, потом снова тебя будила. На третьи сутки синева стала уменьшаться, и твоя рука приобрела нормальный телесный цвет и была сохранена. Ты после этого проспал сутки, я тоже. Но случай этот не прошёл безболезненно, у меня случился сильнейший нервный криз.
Думаю, это господь Бог помог тебе, сохранив правую руку и жизнь, потому что ты был крещёный. Крестили, когда тебе было полгода, но не без проблем, твой отец был против крещения категорически, так как был членом партии. С большим трудом удалось найти тебе крёстного отца. Кому ни предлагали везде слышали отказ, время такое было, если бы узнали партийные органы, об этом, то из партии исключили бы однозначно, со всеми вытекающими последствиями. Но однажды неожиданно твой любимый дядя Гоша, ранее отказавшийся, вдруг поинтересовался, когда будут твои крестины мол, он согласен быть крёстным отцом. И, несмотря на то, что он тоже был членом партии и сильно рисковал, твоё крещение состоялось. Слава Богу, всё обошлось, но всё равно это держали в тайне, и отец узнал о твоём крещении, когда ты был уже юношей.
Вот, пожалуй, и всё. Я тебе рассказала об этом без утайки. Может быть, ты осудишь меня за то, что ради сохранения твоей жизни я не дала ампутировать тебе правую руку. Но если бы я согласилась, разве ты сказал бы мне сейчас спасибо?
На лице мамы была написана невыносимая боль, а я не знал, что ей ответить. Однако врать – это не мой принцип, и я сказал:
- Ты поступила верно.
Больше к этой теме мы никогда не возвращались.