Начало:
http://www.stihi.ru/2018/11/04/8041
Предыдущее:
http://www.stihi.ru/2019/03/18/853
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ
СОБАЧЬЯ ВАХТА
Мой утреннюет дух правителю вселенной.
Гавриил Державин.
Огонь огнём не тушат, бесы пленных не берут. Сложно воду намочить водой. Масло намазать маслом – очень даже, а здесь – отнюдь. В отпечатки пальцев не шибко верится. Зачем они! Есть более эффективные способы дознания, комплекс коих зовут «Верстаком Финка». Суд предельно прост, доказательная база представляет собой смесь правды, полуправды, умолчаний и откровенной лжи, причём акценты смещены в сторону обвинения: кого назвали партизаном, тот - в петлю.
И всё же приказ надо выполнять. Витька первым делом до бессознательных состояний облапал мокрую одёжу, лаптями затёр песок заплеска и пошёл дальше – исследовать владения.
Дыра в откосе является рукотворной. С южного края подпитывают озеро многочисленные ключи, поэтому лёд зимой предельно тонок. Рыбам легче дышать, вот и сбиваются в ямы, коих довольно тут. Человеку же и по чистому опасно двигаться, майну долбить – тем более. Только Деменковы пращуры придумали способ добычи: в горе выбран грунт, заведён крепёж – куда твоя шахта.
Осенними дождями подымется уровень: выше норки ледяной покров. В землянухе вода не мёрзнет, а прихвати – легко сокрушить. Становят сеточку: прикорм, подсветка, опять же, и без перебоев рыба свежая, не мелочь какая-нибудь! Язи да щуки. Перед войной Лутовинский колхоз форель запустил. Интересно, уцелела или как? Витька ни разу не пробовал форели.
Внутренность лестницами поделана, полками. Печурочка есть - согреться. Галеты собачьи Сыня предложил для красного словца. Нехилый припас заготовлен, в железной упаковке – ни крыса, ни мышь его. Спокон хуторские навыкли притоны мастерить. В таком или примерно в таком спаслась грузинская девочка. Не встречал, но слухом пользовался, что нашла всё необходимое, дабы не пропасть.
Витька тоже уцелеет: чуть чо, может под землёй сокрыться, в воде потонуть. Два отнорка ниже уровня озера съединены камерой с воздуховодом. Гущина кустов – ужу не прошмыгнуть. Два шалаша так поставлены, чтоб укрыть колодцы от досужих глаз. Знающий лишь сможет поднять подлогу, ступит куда надо и не сверзится.
Бабка и внук - доморощенные «Робинзоны» один шалаш, будто бы, нашли, северный. В нём - скарб с Зотовки. Наклонился Витька – мешок развязать, и вздрогнул. Коко коко коко коко – мерный выстук оттуда. Не след попусту лотошиться. Дальше-то, если чего? Страхом подплывёшь! Смерть прежде смерти – дело заячье! Глупо от Сыни подвох предполагать. По порядку вынай: галеты, котелки, таганок… Штука «живая» тут уж, рядом, и не стукотит, а вызванивает.
Вот оно! Часовой механизм - плоская «луковица». Зачем? Ага! Кнопочка сбоку, нажал – распалась надвое. Стёкол-то нет, открыты стрелки. Справой стороны циферблат, с левой компас. Эх! Замечательная вещь. Не утратить бы, на всю жизнь сгодится. Водонепроницаемые часики должны быть, потому что прорезинена окружность. Время выставлено. Подвёл пружину, привязал колечко на гайтан, пусть тикают.
Здоровье у Витьки в норме. «Тему» готовили, много разного делать довелось. Возражал, но слушался. Вернее сказать: сперва слушался, потом возражал. И выходить к заданной словесным описанием точке надо было, и стрелять на звук (попадания, между прочим, семь из десяти). Главное – сигналы, двигаться в створ при смещающихся контурах. Вот чем вымучили. Не пригодилось. Тогда не пригодилось. Сейчас же мир прочно стоит, не хиляется. Страны света на своих местах, чувство времени безупречно, обоняние и слух навряд ли подведут.
Итак, зачем именно его послали – понятно: при способностях следопыта может сидеть, уткнувшись в землю вроде того: «наша родня видит без огня», и легенда о месте жительства. Ещё привычка даже во сне отмечать всяко-разны события с изменениями.
Теперь без четверти четыре. После шести следует кликать собак. Андрюшка должен вернуться туда, где коней оставили. Альма берегом побежит, огляделась уж. Умница. Эх, до чего хороша! Ни на шаг не отходит и горячая, хоть суши на ней.
Лежать надо наверху, чтоб - малейший звук осознан. Обмотался Витька немецким одеялом, притих. След соснуть минутой, и соснул, только что это! Рыкнула зверюшка, предупреждая без голоса, дрожью тела позвала.
***
Шаги! Ей Богу! Близко! По кромке идут, тропой вдоль обрыва. Ему нельзя на тропу, да и незачем (к воде подземная дорога есть). Собаки натопчут следов, но это – собаки. Теперь и собачьих нет, поскольку Альма тоже снизу вышла. Как-то ей спускаться, если что?
- Видишь точку? – раздалось над головой.
Витька обмер: неужели Андрей! Не успел доплыть!
- Вижу, прозвучал ответ.
- Сколько тут?
- Далековато.
- Пристрелить?
- На чо? Куст. На месте стоит.
- Как же куст? Метров двести с ближнего берега!
- Можа отмель или осередок? * - Предположил полицай, особо вдумчивый (судя по изменению голоса от приставленных к глазам ладоней). - Занясло туды котору-нибудь семечку, вот и проявилась.
- Большой вырос куст, раскидистой.
- Как же? – Уныло пробурчал другой. - Вода подымется, и пропадать ему? А ить спешил листву пущать, солнышку радовался!
«Жалостливые падлы, - восхитился Витька. – Людей, будто мух, а об ветке печаль. Сколь их? Трое? Ну, да, трое. И выговор на розницу».
- Ой, то, твоё, Миша, дело. Кого ляда затея, хоть и мы. – Мурлыкнул определитель куста.
- Правильно, - поддакнул Миша. Кажный думал: от войны облегчения. Попали же! Скажи, Сидорыч, Почто плетёмся от самого этого самого? А? Три малшрута, и все пусты. Куклами! Отвлечёнными считають нас! А сколь хлопцев положили! Главный-то – на Медяниково, вязуть подводы с сеном. Без охранения, почитай.
- С чего взял Медяниково? – Спросил Сидорыч.
- Да! Боб матери в душу! – От избытка сердца выговорили уста третьего полицая. – Глянь, подвинулся! Не куст, чтоб я лопнул!
- Хрен те подвинулся. Марево там.
- Медяниково Шлёнь, - объяснил Миша. – Вознице внушал кривоглазой Циклоп. Нехристи нямыя так произносють названия, что ворона оглянется и запомнить. Через сорок две минуты опосля нашей второй. Мы же - приманка для партизан, правильно, Харитоныч.
- Я тоже догадывал, и чтоб им!
- Высоко тут, - боязливо пролепетал Сидорыч, - Нагнёшься – костей не собрать.
- Притягательное место, - Согласился Харитоныч. Добраться бы, посмотреть, только спуску нема.
- Был спуск и будет вон там. А кустик - тютю! Делся!
- Можа, блазнение нам? – Миша неуверенно подбил Дебет с кредитом. - Эдак манить людей маргана. И туман рябенькой. Рассвет, того гляди. Собачьей вахтой час зовут. Все гибели солучаются с катаклизьмою. Капитан стоять должен, да, где он нах!
- У чертей средь сковрод, - озлился Сидорыч. - Ты начальство нонеча. Идём, покуль ни нарвались на «сладкое». Здесь и воробей не летал.
- Верен пуп: не летал. – Подтвердил Харитоныч. - Так и доклади: чисто меж «клещами».
***
Витька, твоё дело, сполоборота опупел. Не сложно выцарапать буквы, есть шкураток, имеется верёвочка и клей (для всякого случая): лишь с головой потеряет донесение Альма. отправить же как? Близко супостаты. Попадётся на глаза, и розыск тщательный.
Делать нечего. Влез в поруб; захватил задние ноги собаки (она слушается); Потянул одну вниз; поставил на верхнюю ступень; начал перебирать, не отрывая пальцев от собачьих лодыжек, чтоб не сомневалась в неизбежности опоры.
Благо, шаг лестницы невелик, дощечки без наклона. Задом, представляешь! Килограмм в ней сколь! А в нём? Как не сорвались, гадай теперь. Ещё - хруст перекладин! Отсутствие навыка! Инстинкт – на себя надеяться!
«Преданней собаки нету существа», - * услышав с экрана телевизора, вспоминал Виктор Васильевич именно этот эпизод. Расскажи кому – не поверят, а ведь было. Спустились.
Альме легко Андрюшку найти, кто б сомневался. Велеть – полдела, но выполнит ли? Привычка расправляться с фашистами второй натурой стала. Походя, без ущерба для скорости передвижений. Тем более что они к воде «намылились». Витька почувствовал: желание мести у неё через край, поэтому наверху прихватил камень, сунул Альме в пасть: «отдай Андрею», - велел.
***
Деменок и не думал на воду выгребать: день поджимает, скорость потребна для ловли блох. Главное, чтоб Викентьева зверюга не напортила убийствами ландшафт. Заберёт собаку, ужмётся под защиту прибрежной поросли, кромочкой, дабы комар носу не подточил, выйдет к лошадям.
Следует спрятаться. Под обрывом сел в камышах, где погуще, лодку поклонил, аки прилагательно. * Что там! Альма? Неужели сон, или к Витьке прибежали псы? Облака чуть проявлены. Значит, с поправкой на хмарь – порядка шести часов. Сигнала-то не слышал.
- Ну, пёсья дочь, покажи! – Камень в зубах; «медаль» на шее. Обрезал мутазок Андрей и прочёл донесение:
«Здесь пустышек три. Главное - четвёртый обоз - Медяниково Шлёнь. Через сорок две минуты после второй здешней подвижки. Будто сено везут без охраны».
Вот это вот новостей! И делать чего? Когда вторая подвижка? Сколько у него в запасе времени: пять минут или неделя? «Эх, ляди! Устрою вам! Узнаете у меня!»
Длинный, заунывный потянулся от притона зов: Витька скликнул шестерых собак – три пары, как условлено. Альма подалась вперёд. Андрей удержал руками. - Взять! – Приказал не словом, но всей ненавистью, и алабайка легче ветра, тише тени скользнула вверх по тропе. «Архангел» же, за голову которого ещё три нолика не грех бы нарисовать, бросил плавсредство на воду и в полную силу рук через озеро погнал, отставив опасения.
***
Лязгнула жесть. Стукнул ухват. Привычный к подобным звукам, Петька инстинктивно поджал и спустил ноги на пол. Матери нет, Манефы – тоже, а у печи стоит, пытается бесшумно двинуть заслонку Аня.
- - Зайчик! – Одними губами шепнул Петька. - Тебе чего?
- Воды, сколь можешь.
- Могу. Откудова тебе?
- Питьевой ведра четыре, потом с пруда - помывочной. Справишься, иль побудить?
- Нет. Пусть их. Умаялись вчера, за столом засыпали.
***
Бастиан по самочувствию давно счёл своевременным выход, только где он - Стеснялся Аню спросить. Вот удача! Шмыгнул за Петькой, и от прикосновения к холоду мотыльком бы на печь, да место занято – перекатились. Крышкой сундука пришлось ограничиться (там никто не спал из-за выпуклости). Место хорошее, наблюдать удобней, нежели с печи.
***
Петька выскочил на двор: собачья жизнь, собачья вахта! Добрый человек трусы придумал: раздевайся, беги по дождику. Бодренько, чисто, сраму нет, окончишь дело - встряхнулся и сухой. Принёс воду из колодезя, наполнил прудовой помывочные кадки. Далее - в сенцах подмести, одёжу (высохла) постукать (мало ли что), и до хаты её – пусть согреется.
Хорошо дремануть на зорьке: кто отливал, и те примолкли. Бабам же с их работой: первой встань, последней ляг. За это Петька всяку женщину жалеет, подсобить норовит по мере сил. Может, оттого и кажется матери полудурком, только пусть, «её проблемы», - здешние сказали бы.
Хлопотное дело – печь, однако - порядок. Скоро управилась Аня, потому что почищены с вечера картохи, налито пшено. Прочее – не в труд: поджарить лучок на сале; резануть моркву, капусту; в четыре чугуна засыпать щи да кашу; пятым – взвар.
Движется девочка, будто порхает. Петька глянул, и накрыло. Тайна принадлежит ему. Прежде того не знавал, представлять не пытался. Гибкая, сильная, готова на ласку отвечать! Под платком увязан «лён» волос: выпустить, завернуться. Ниже ключиц едва наметились нежнейшие выпуклости. Можно лицом растирать, прикусывать. Что ещё!
Обожжённая осознанием половой принадлежности плоть вспыхнула, будто сноп на ветру, и с ней то же самое творится? Должно так, хоть не видать ему. Навряд ли возразит (жарок омут). А дальше? Осознание перейдённой черты. Слом, похмелье, чувство брезгливости, желание увиливать от взглядов.
«Ну, что, сопляк, - спросит Стёпка, воспользовался? И чем ты лучше тех насильников?» - Действительно, разница ли! Глущенковы ради любимой девочки Проглотят, перетерпят, покроют слабину поправкой на войну, по сути же – явится гадкий поступок, начало цепочки гадостей, на манер снежного кома вырастающих. Именуют их семейной жизнью, дескать, у всех эдак.
Где «А» – там «Б». Первая измена – самому себе. Вторая – на подхвате (едино – кому изменять). Божество и царское величество - «хочу сейчас». Означает – любовь? Ведь всё равно женится? Люди называют такое большим чувством, ловят минуточку, повода ищут!
Почему измена? Что изначально Петька предложил? О чём уговорились? «Хочу, - было сказано, - чтоб ты меня с войны дождалась. А если война кончится, и тебе будет рано замуж, я бы тебя дождался. Веришь ты мне и подвоха не ждёшь! Ради такого, должно быть, человек приходит в мир, да не всякий удостаивается». – Удостоился Рассохин! И на пятнадцать прикосновений разменять? А надо ли!
Как там? Ага! «Благослови тебя, Господи, дочь… - Сказал Стёпка. - Дело хорошее, честное, только сил требует немалых». И что за такие силы? Не голод же в тайге, не тиф средь немецких патрулей! Честно сам себе ответь: «чего хочешь», выбери, и айда. Соитие никуда не денется, без оглядки своевременно грянет, на полный разворот. Главное же – слово держать. Тогда - мимо сердца стыд и уверенность довеку.
***
«Смотрит, как на продажную корову! – Заметил за Петькой Бастиан. – Только в зубы не заглядывает, поскольку со спины. А с ним что происходит! Ненависть? Такой силы!» Да. Прежде доводилось ли испытывать? Нет. Раздражение, гнев? Пожалуй, Но убить живое существо желает первый раз! В порошок бы стёр, только что он может противопоставить!
Аня печёт блины: Подстук о под; * шипение; шлепок для поворота; выброс. Стопка – «до небес». – Блюдо подай, - велит, заливисто смеётся: - эвона, страшилище!
Из прощелка вылазит Мансур. Действительно – страшилище: вид отёчный; глазки – щелочки со сна; губы растопырены; опалённые волосы – клочьями разновеликих конструкций.
- Ножницы, бритва там. Петя, приведи его в порядок, - говорит Аня. – Где тебя?
- А! – отмахивается Мансур. – Анчутка зачем?
- Отрицание нормальных чувств, античувства при виде страшилища, так должно быть, - объясняет Антон и - верно понят вопрос.
- Не знал анчутку. До чего интересны слова. Тебе что-нибудь интересно?
- Как зовут твою девочку?
- Лейла.
- Есть фотография?
- Нет.
- А письмо? Кажется, было тебе.
- Да, получил.
- Хорошие вести?
- Много.
- Всякое, хочешь сказать?
- Очень всякое.
- Лейла пишет?
- Да.
- Это же хорошо!
- Отец её погиб – плохо. Мачеха и жена брата многожёнцу продали – тоже плохо.
- Лейлу продали! Ужас какой, Мансурка! И ты спокойно говоришь!
- Плоха больше нет.
- Что же есть?
- Достойно принял смерть Сатар, не дал бандитам спалить элеватор - Это раз. Лейла меня любит – два.
- Как же многожёнец?
- Из хорошего – три.
- Не понимаю.
***
- Вечером в воскресенье объявили войну, растёр колени для долгого рассказа Мансур, - а утром на скачках я сказал Сатару, что на его дочери хочу жениться. В понедельник Лейла пришла к нам делать глупости. Она сказала, что хочет от меня ребёнка просто сейчас, и такой у неё был несчастный вид! Смотрела Мама; смотрел дед. Я сказал: не хочу. Лейла повернулась, пошла. Я – следом, проводить.
- Это – срам! – Аня чуть ни выронила сковородень.
- Конечно, - согласился Мансур, - ещё какой. Соседи видели! Она – как мёртвая, в жёлтый цвет. Я думаю: ну ка, отстань на полшага, погляди вслед, и растает или провалится. Не остановился я, но остановил её на перекрёстке, чтоб только мы, и говорю:
«Сын сиротой – нет. Обижать Сатара – нет. Он тебя вырастил. Придёшь домой, расскажи ему, и он согласие даст. Сатар согласится, объявит, но прежде меня могут в армию призвать. Значит, сделаем бумагу, что твой муж на войне. С ней на работу лучше возьмут, и спокойней».
Лейла заплакала и оттаяла. «Неправильный у тебя поступок, я сказал. - О нём надо забыть. Война любого напугает; со страху разное женщины творят. Считай, глупостей не было. Сделаем бумагу и подождём решения Сатара».
Пошли, написали пару одинаковых бумаг: ей и мне. Одна полагается, только старик писец тоже войны испугался, две дал. А на дворе – муравейник. Новость, просто вот! Соседки собрались.
«У вас что, мужья вместо тряпок? – Сказал я им. – Вы главные, да! Не права Лейла. Значит - ей нужен муж. Вам не нужен. Как жить, сами разберётесь! денег без мужа можно добыть, рожай от поблудного кота, если хочешь. Никто в твои дела не лезет. Так что ли? Тут моё дело. Будет, как я скажу: наша любовь праздника достойна, приданого с калымом, а не узелка». – Они и сели там.
«Теперь понимаю: это был первый удар по фашистам. Не смей подымать руку на наше счастье, гад!» Так написал домой. Ещё подарил я Лейле охотничий нож в чехле: чтоб у сердца и не холодно. Этим ножом порезала она ремень, которым двери подвязали. Приехал брать негодяй, да некого.
Лейла пришла к моему отцу, а он и говорит: Совершеннолетняя ты. Он – большой начальник. Не докажешь, мол, что насильно. Вот деньги; поезжай подальше, в Россию; там затеряйся до срока.
Что значит, не докажешь? А бумага! Отец как увидел, и разнёс гнездо по камушкам! Негодяя – за Вилюй - четверть века дали; мачеху – на шахты, пять лет принуд работ. Лейла у нас живёт (даже вещи забрала). Устроилась почтальонкой, десятый класс кончила.
- Вот это вот я понимаю! – Подвёл итог рассказу и парикмахерскому священнодействию Петька.
- И я понимаю. Знаешь, какая красивая стала, когда бумагу предложил! А уж совсем угасла. Не золото блестит; не вес руку тянет.
***
Альма тоже поняла: Витька звал других; её позовёт отдельно; Теперь задача, чтоб злодеи Витьку не нашли. Трое? Пустяк. Больше укладывать доводилось (не днём, конечно). До дня время есть. Самое время, сказала бы Альма, если б могла сказать.
Главное - увернуться от рук и ног человека. Дальше – дело техники. Миша присел, штанину поправить. Сидорыч, минуту спустя, не остерёгся у пенька: открыл горло и помер молча. Харитоныч поднял руку. Чуть ни пропала внезапность, благо, удалось отскочить. – Где вы! – крикнул, обернувшись, дал вцепиться в шею, пошумел, издыхая, но это уже никого не заинтересовало.
Удача! Без хлопот. Можно оглядеться, проследить опасные места, поймать пару шлёпунцов. * Человечины Альма не ест, но радуется выполнению приказа. Привычно занятие, известен район.
Отличительная черта объекта – запах амуниции. Носят убийцы хозяина отвратно пахнущую кожу. Маленький человек роднее всех щенков, ближе всех хозяев. Его следует так охранять, чтоб потом не грызла собачья совесть.
До восторга приятно убивать, до яростного всполоха! Дома обойдутся; щенята подросли. Кругом пустые поля, выхолощены деревни. Зачем ходит двуногий враг? Не знает Альма, но опытом выверено: где патруль, там два. И точно! Пробежала на север пару вёрст – плетутся под дождём сердешные. Без ошибок нападение! Однако, где два, там двадцать два – впредь не справиться одной. Пока же триумф! Песнь победы!
Бывает она лютой зимой, когда после многодневной гонки удаётся обглодать до костей могучего лося или кобылу. Чувства просыпаются разом, кровь стучит в лапах, наполняет будущим молоком соски, зажигает промежность. Рано сбиваться в стаи серьёзным добытчикам, сытая осень впереди, возможность выспаться в относительном тепле, нагулять жирок. Но так хочется после выполнения работы ощутить подхвостницей дыхание сильного партнёра! Двух, пяти, пары десятков! Чтоб в горло друг другу норовили вцепиться за право дышать туда, за возможность лизнуть, позволение настигнуть её, покорную строптивицу!
- Идите! Счастье будет вам! – Скользнула Альма раскалённым брюхом по мокрой траве, распластавшись до пара, до шипения, поползла, прижимаясь, поводя головой, толкая впереди себя расходящийся веером, почти не отличимый от ветра могучий инфразвук, услышав который, хвосты поджали собачонки с пожарищ.
– Жду вас, - распространилось окрест ярче колокольного звона, - мечтаю встретить отважных сердцем, наполненных жизнью зверей, готовых отведать моих клыков и моей благосклонности, достойных со мной помериться силой и продолжить род.
Витька придремнул и не понял, отчего псы втиснулись внутрь шалаша, склеились монолитом. У них, дворовых питомцев, хоть и презирающих шавок из города, со страху кишки подвело при мысли о встречи с такой свадьбой.
***
Там, где оставил, лошадей не оказалось. «Дождь не все следы смывает», слыхал Андрюшка, поэтому поплыл на север, прижимаясь к лозняку, покрикивая голосом озёрной чайки сдвоено, с ударением на первый звук.
Услышали. Ответ. Чистой воды нет вон докудова! Свёртывай лодку (не протащить её), вставай, бреди меж нюнек по колено, по пояс, рискуя провалиться в глей навеки.
Малик, белое пятно, стоит в воде специально, чтоб хозяин сел: конский след – не человечий. Подковы немецкие у них, с отточинкой. Пусть гадают, какой и когда прошёл разъезд. Кусок подсоленного хлебца есть, и это греет больше, нежели отсутствие собственного голода. «Жевать кору неделями» Андрей привык, с детства тренировался.
- Сакмагоны херовы! – Выругалась Ларка. – Представляешь! Даже тут шляются!
- Представляю. Бежим.
- Собака где?
- Ступай, говорю, не спрашивай. Меньше слов - дешевле телеграмма.
- Ох, и ладно, что нету. Боюсь её, знаешь ли. Раньше не боялась, эту же – очень.
Разумно «Анадиомена» поступила, спрятавши коней. Следов сапогатых натоптано по гребню, и дождь – не маскирует. Пофиг теперь Андрею следы, утёрся следопытами.
***
Рудольф Фихтенмаер, благополучно переживший Траутштадта и Беккера, случайной фигурой не является, поэтому повышение по службе оставило голову холодной. Вторая война у него. Бывало проще. Тут буквально горит под ногами земля, но обустраиваться надо.
Транспорт «литера F» – «забава» привычная: везут секретный груз. Зачем просёлками, с риском нападения, если есть самолёты и поезда?» Знать о том - не солдатское дело. Что везут – тем более. А солдатское дело – бить врага. Фихтенмаер и бил, не увлекаясь идеологией, не отвлекаясь на служебные трения.
В Одиннадцать доложили о невыходе из реквизит-развилки трёх пеших патрулей. Конный разъезд причину обнаружил быстро: волк. Летом! Разве так положено! В стране, где (по словам Наполеона Бонапарта) нет дорог, а только направления – всякое жди. Один волк, одна и та же пасть и техника убийства. Зачем это волку? Дрессированный! Руководим? Человеческого следа по близости не обнаружено.
Приказ: найти и уничтожить волка Фихтенмаер отдал, но исполнители! Нужен доброволец, профи, желающий славы и трофея. Ещё желательно прекращение дождя, который зарядил, как минимум, на пару суток. Да и чем, собственно, помешает литерному этот волк? Его добыча – разгильдяи одиночки.
Была зимой легенда о собаке-возмездии. Скорей всего, именно она шалит, ощенившись и выкормив. Маршруты проезда бутафорские. Наживка бандитами «проглочена». Следует, перестроив боевое охранение, соблюсти сроки, чтоб как можно больше русских положить, вот и всё.
1. Осередок - наносное образование, омываемое водой со всех сторон, сверху тоже.
2. Юрий Энтин.
3. Под - нижняя часть (основание) топливника русской печи.
4. Денис фон визин.
5. Шлёпунец - утёнок, ещё не научившийся летать.
Продолжение:
http://www.stihi.ru/2019/03/20/853