Жил в красном мире мужичок,
в угаре красном суетился.
Любил он Сталина, как мог.
Он был фанатом-сталинистом.
Он чтил зело портрет вождя,
и был он дома в красном месте.
И обращался он всегда
с молитвой, что была на сердце.
Молился красному вождю.
Тот мужичок плохим был мужем,
и не любил жену свою,
и не любил он дочь родную.
Он не любил, капитализм,
предпринимателей буржуев.
Потоки желчи в нем лились,
когда о них он злобно думал.
Любил он часто выпивать.
Попойки, красные угары,
открыли в сердце жгучий ад.
Жена во многом упрекала.
Любил деяния совка,
врагов совка он ненавидел.
Избил бы каждого врага...
Была жена одна им битой.
Устала жёнушка терпеть
попойки мужа и удары.
Твердила муженьку: не пей!..
Готова уж была расстаться.
Молился Сталину злой муж,
желал сразить врагов отчизны.
Они виднелись вновь ему,
желал он плясок красных, тризны.
На утро шёл в свой в туалет.
Засел он плотно в туалете.
Закончил срать и видит - нет
вблизи бумаги их, газетной.
Отправился её искать...
Взял верхнюю себе, что в стопке.
Страницей взялся подтирать.
А после - опрокинул взор свой,
увидел с ужасом - в говне
лицо любимого генсека!
Из сердца вышел ком словес:
"Не знал, что лик твой есть в газете...
прости меня, любимый вождь!"
Рукой смахнул говно с газеты...
"Не зная я нанёс говно...
ты знаешь, что не знал об этом!"
Поднёс страницу он к груди...
И бросил ком долой к помоям.
Ушёл из дома, и грустил.
Жена потом пришла в побоях.
В жене была обиды тьма...
Легла, накрылась старым пледом.
Решила почитать она.
Взяла вчерашнюю газету.
И смотрит - нет страницы в ней...
И кто изображён был помнит.
Дивилась: почему же нет...
Пошла глядеть в ведро помоев .
Там ком лежал , раскрыла ком,
лицо вождя совков узрела.
И поняла страница в чём,
оставила тот лист газетный.
И много думала над сим...
В жене родился план коварный.
Она решила донести.
Махнула сразу в псарню к красным.
Псы красные пришли домой.
и всё отметили, что нужно.
Был принятым жены донос.
Потом скрутили быстро мужа.
И был отправлен муженёк
к врагам вождя, к "врагам народа",
которых, ненавидел он,
желал травить нещадно грозно.
Кричал: "Вождю служить готов,
всему Советскому союзу!.."
Ещё: "Готов нырнуть в говно,
но в сем вину не признаю я!"
И били полчища обид...
"Ну как же так, родной товарищ...
Я не способен опустить
ваш лик туда... я отвечаю!"
На зоне дико проживал,
с врагами не ронял и слова.
Лишь обранял один оскал,
и бегал встреч довольно ловко.
Молитвы реже изливал,
в обидах сердце мялось рьяно,
слетала красная листва,
слабел угар зловонный красный.
И ближних легче уж понять.
В тюрьме невинные сидели.
Решил убрать поток преград,
решил душой пойти на встречи.
Сторонники былой Руси
в тюрьме совка давно сидели.
Псы красные туда гребли,
сидели старые и дети...
И были добрыми к нему.
Узнал, за что людей сажали.
Открыл историю свою...
не много даже посмеялись.
Один сказал, что на Руси
давно бы сделали бумагу...
Собрались только б мужики,
и производство б запускалось.
И царь наш адекватным был,
сажать не стал бы за такое.
Теперь сидим, везде рабы,
кругом, стукачество, тревоги.
Уж не хотел он их избить,
и легче в сердце становилось.
и таял весь тлетворный пыл,
Уж принимал врагов вождилы.
И время шло, и жизнь текла
И в день весенний глас раздался
(потом узнала вся тюрьма):
"Подох тиран, палач усатый!"
Народ кричал: "Усатый сдох!"
Не смерть сама давала радость...
Был облегчения глоток,
который притупляет страхи.
И вот концу пришёл тот срок ,
пришла пора домой вернутся.
Был рад, что подружиться смог,
был рад своей сохранной дружбе.
Обратно ехал он свой дом.
И не было жены в нём, бывшей.
В том доме проживала дочь.
Хотел быть рядом... изменится.
Зашёл в свой дом, включил в нём свет,
прошёл в то место где молился.
И там всё также был портрет,
губившего народ вождилы.
Не думал долго, и убрал.
Поехал бывшую увидеть.
Она давно вступила в брак,
давно очаг семейный свитый.
На расстоянии смотрел
и зрел, как та похорошела...
"Когда то ты была моей..."
И подступило к сердцу жженье.
Потом объятия родных...
Объятья теплились любовью,
в глазах увидел нежность их,
и то как вместе быть легко им...
Решил её совсем простить,
вину свою признав пред нею,
хотел, в душе снести бразды,
вкусить всецелое прощенье.
Потом решил поехать в лес.
Он дома взял свою гитару.
В тюрьме им сочинялась песнь,
которая в душе витала.
Был ясный день, и песни птиц,
кругом красивые деревья.
Прекрасны звуки... и неслись...
Отрада - песни птичек певчих.
И сам запел, излил всю грусть...
В костре горел потрет тирана.
Был сброшен в бездну красный груз.
От грусти грузной дух страдал вновь...
Я зрел очами жгучий ад,
я жрал душою красный яд.
Ох как ужасен красный мир...
Его лукавства мне видны.
Ох, как ужасен наш совок,
несправедливость в нём - царёк.
Гнетёт гремучий Вавилон,
и раб совковый уязвлён.
И кто бы нас освободил...
В стадах, грустны, в стадах грустны.
Снести бы навсегда загон,
взрастить бы вновь поля свобод!
Хотим дышать, хотим лить песнь,
на нивах правды дружно петь!
Нас научил бы кто летать,
погода душ всегда грустна...
И души выдыхают крик,
и зов о помощи летит.
А птицы рядом пели песнь,
Творца вселенной воспевали.
И догорел портрет уж весь.
Был поиск правды - сердцу важно.
И думал много: есть ли Бог...
И тёплой мыслью он проникся...
И захотел, чтоб Он помог
свить веры нетушимой нити.
Хотел дух правды ощутить,
он понял, если есть Спаситель,
то сможет Он разрушить вмиг
оковы красной злобной гидры.
Его услышал верный Бог.
Привёл его в чертоги Церкви.
Потом был свержен злой совок.
Помог стране вздохнуть Бог верных.