Нетрезвый возничий садится в карету,
Штурмуя на ней свои сны,
А нищенка Ханна находит монету
На дне своей тощей сумы.
Нездешним огнем озаряются лица,
Когда наступает февраль.
И все пересуды, и все небылицы
Становятся правдой, как встарь.
И черные крысы молчат в изголовье
Зимы, ускоряющей бег.
И ворон голодный на крыше часовни
Клюет умирающий снег.
В нестройные песни сливаются звуки,
Шарманкой звучат голоса,
И прячутся в ткани озябшие руки,
И снова чума на часах.
И молится небо, и звон горделивый
Летит, отмеряя года:
Вот снова цветеньем окачена слива,
Вот снова грядут холода.
И ветер пустой у зимы в изголовье
Навек заметает листы
Растраченной осени средневековья,
Ушедшей вчера в монастырь.