И думаешь - какая тишина,
рассыпчатая, хрупкая до звона.
Строка не завершенная смешна
и кажется нездешней, завезённой
откуда-то из дальних лет и мест,
где первый лёд крошился под буксиром.
Зима, как неоконченная месть,
бросалась в пах увечным, старым, сирым,
рвала на всевозможные лады,
как будто пёс, натасканный на вора.
Но ловко сторонилась молодых
и даже не вступала в разговоры
с юнцами, обживавшими бульвар,
девчонками, что жались к ним тихонько.
Там были поцелуи в свете фар,
сердец не прекращаемая гонка.
Кричал буксир натужно, тяжело
и мстил кому-то тяжко и жестоко...
Была зима и ветром лица жгло,
за око, призывая, вырвать око.
И зуб за зуб в разборках тет-а-тет,
и кровь за кровь, когда постарше стали.
Блестящий нож и матовый кастет,
и даже ствол из вычерненной стали.
Ломался лёд, и мстили, кто кому,
за юность и бессилие поэзы,
за строчки, не подвластные уму
и зимние, не сыгранные пьесы.
Какая тишина, стоишь один,
а в будущем, событиями нищем,
идёт буксир среди обломков льдин,
на души нам наваливаясь днищем.