Стихотворение «Сорок первый год» - принадлежит поэту-фронтовику, Константину Левину, по мнению знаменитого поэта Бориса Слуцкого, одного из лучших поэтов фронтового поколения, запоздало присоединившегося к их плеяде, потому что не печатал свои стихи при жизни:
Сорок первый год».
Как библейские звёзды исхода,
Надо мною прибита всегда
Сорок первого вечного года
Несгорающая звезда.
О, обугленный и распятый,
Ты спрессованной кровью мощён.
И хотя был потом сорок пятый,
Сорок первый не отомщён.
Не затем я тебя не забуду,
Что однажды вдохнул я твой дым,
Что уже молодым я не буду,
А с тобою я был молодым.
Не затем. Но всё глуше, ревнивей,
Всё бездомнее буду скорбеть
Об упавших на чёрной равнине,
О принявших военную смерть.
Константин Ильич Левин родился в 1924 году, в Днепропетровске, еврей, в семье врачей.
Стихи писал ещё с детства, но по семейной традиции летом 41-го поступил в медицинский институт, но учиться там не пришлось. После первого семестра был взят в Ростовское артиллерийское противотанковое училище, на ускоренный курс обучения.
Находилось училище не в захваченном немцами Ростове, а в Нязепетровске, Челябинской области, в полуразрушенной церкви.
Двадцатилетним мл. лейтенантом, Константин Левин,командовал взводом сорокапяток – сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, бивших по немецким «Тиграм» и «Фердинандам» прямой наводкой и с самой короткой дистанции, что бы суметь пробить их броню.
Пушки-сорокапятки выкатывали в передовые порядки пехоты, напротив врага, на прямую наводку против танков фашистов.
Стрелять с малого расстояния по танку, из маленькой пушечки - смертельный номер: после первого же выстрела, танк пушку обнаруживал и уничтожал
В такой артиллерии мало кто выживал, оттого её и прозвали «Прощай Родина!».
В апреле 1944 года, под городом Яссы - Румыния, был дважды ранен, сначала в голову, затем, через три месяца, ему осколком перебило ногу.
В этом последнем бою, немецкий танк раздавил его сорокапятку. Константин Левин попытался отрезать висевшую на сухожилиях ногу ножом, но не смог.
За четыре месяца фронта Константин Левин, получил два ранения и был дважды награждён Орденами Отечественной войны (на самом деле три: но представление третий орден, Боевого Красного Знамени – за то, что он из своей крохотной пушечки подбил немецкий «Тигр», пока Константин Левин валялся в госпиталях, затерялось).
В двадцать лет, красивый парень стал инвалидом. Провалявшись с год в госпиталях, Константин Левин услышал о существовании Литературного института и выслал документы, в Москву. Приняли его со скрипом.
Стихи показались приёмной комиссии мрачноватыми, но снизойдя к его боевой биографии, комиссия зачислила Константина Ильича на первый курс. Учился он хорошо, лекций не прогуливал, был упорен и трудолюбив.
Невысокого роста, стройный, он всегда был подтянут, Армейская форма без погон сидела на нём ловко, а уж в штатском и при галстуке он был невероятно элегантен. Лишь едва заметная хромота напоминала о ранении, но никто не видел, что у него нет ноги.
Протез немилосердно натирал культю, однако Костя ни за что не пришёл бы в институт на костылях.
За свои стихотворения «Нас хоронила артиллерия» и «Мы непростительно стареем», подвергся травле со стороны руководства Литинститута и в 1949 году был отчислен.
Константину Левину пришлось в своей жизни сражаться не только с немецко-фашистскими захватчиками.
Вот два документа, содержащих его характеристику – с разницей в пять лет.
Документ №1
Тов. Левин за время прохождения службы в дивизионе показал себя исключительно бесстрашным офицером. Его взвод не раз отражал яростные атаки врага, громя его живую силу и технику противника.
В последних наступательных боях 28-29 апреля в районе дер. Таутосчий Пургул Фрумос (Румыния), отражая крупные контратаки противника, поддерживаемые танками и самоходными орудиями, тов. Левин лично командовал орудием, которое находилось на прямой наводке, и в упор расстреливал обнаглевшего врага.
В этом бою его орудие уничтожило 3 огневых точки противника, подбило танк марки «Тигр», рассеяло и уничтожило более роты гитлеровцев.
За доблесть и мужество в боях, за умелое воспитание подчинённых в духе преданности партии Ленина-Сталина тов. Левин достоин правительственной награды – Ордена Отечественной войны I степени.
Командир 18 ОИПТД майор Кокоуров.
Документ №2
«В творческой папке ущербные, чужие нам, вредные декадентские стихи, которые вызывают чувство недоумения и гадливости, - откуда у молодого советского человека эти настроения перестарка, это циничное бормотание!
Мне не хочется их цитировать, да и нет нужды, - они известны в Литинституте, и в основном правильно (хоть, пожалуй, и слишком мягко) уже оценена рецензентом В.Казиным – непонятно, как человек с такими настроениями попал в Литинститут Союза Советских писателей, непонятно, зачем коллекционировать его упадочное дрянцо.
Эти стихи – наглядный аргумент о неблагополучии, эстетстве и космополитизме, свившем гнездо себе на творческой кафедре Литинститута.
Член Партбюро Ошанин Л.И. 8.III.49 г."
Надо сказать, что второй документ маститым литератором написан совершенно зря, поскольку ещё 2 марта приказом по Литинституту, Константин Ильич Левин, кавалер ордена Отечественной войны I и II степеней, потерявший ногу в упомянутом бою у румынской деревни, поэт, известный всей послевоенной Москве по стихотворению «Нас хоронила артиллерия», которое он неоднократно читал на литературных встречах, был исключён из числа студентов, с формулировкой: «за эстетски - упадническую направленность поэтических работ».
По свидетельству его однокурсника Владимира Корнилова, мл. лейтенант Константин Левин, держался на собрании с удивительным достоинством – «перед всем собранием стоял ничем не защищённый инвалид войны и спокойно утверждал свою правоту».
Гражданское мужество, с которым держался Константин Левин, по тем временам было неслыханным и оно запомнилось многим.
За него заступился зам. директора по хозчасти полковник Львов-Иванов, получавший первую фамилию, за храбрость, от самого Михаила Фрунзе. Когда речь зашла об исключении Константина Левина из комсомола, он сказал:
-Я так понимаю: главную обязанность советского гражданина Константин Левин выполнил – храбро воевал, потерял ногу. А в стихах не разбираюсь, со стихами решайте без меня.
Деятелей партбюро это огорошило, и, чтобы не создавать себе лишних сложностей в высших инстанциях, они согласились на строгий выговор с формулировкой: «достоин исключения».
Целый год жил без стипендии, с просроченной пропиской, Константин Ильич,
несколько раз попадал в милицию.
Через год благодаря ходатайству Алексея Суркова и Константина Симонова был восстановлен, смог завершить учёбу, но только на заочном отделении.
Жил Константин Левин бедно и в углах, то есть снимал в хозяйской комнате койку и тумбочку. Так продолжалось пять институтских лет и ещё двенадцать спустя.
Доходы у него были скромные: стипендия и мизерная инвалидная пенсия. Отец и мать давно развелись, помогали ему, как могли, но возможности их были ограничены. Однако на судьбу Константин Ильич не жаловался.
Наоборот, старался выглядеть победителем жизни. В пивных, в дни стипендий он заглядывал принять сто грамм с прицепом, то есть, вливая водку в пиво, он вечно с кем-нибудь дрался.
Константин гордился, когда его сравнивали с английским поэтом Джорджем Байроном – как у него – хромота, дерзость, драчливость, успех у женщин. Байрон также участвовал в Греческой войне за независимость от Османской империи и считается национальным героем Греции.
В последние годы жизни, независимый холостяк Константин Левин работал литературным консультантом в литературных журналах, более всего в «Смене», печататься не пытался.
Ушёл из жизни 19 ноября 1984 года, урна с прахом захоронена на Востряковском кладбище.
На памятнике высечены слова:
«Наш друг – поэт.
Константин Ильич Левин
1924 – 1984.
«Нас хоронила артиллерия»
Только после смерти поэта, друзья издали сборник его стихов – «Признание» -1988 год, в последствие некоторые стихи Константина Левина были опубликованы в журналах «Дружба народов», «Огонёк»,альманахе «День поэзии»-1986, антологии «Поэзия второй половины ХХ века»-2002 год.
Через много лет после войны, стихи мл. лейтенанта Константина Ильича Левина, талантливого поэта-фронтовика и замечательного человека, приходят на встречу к российскому читателю.
Из поэтического наследия Константина Левина.
***
Я прошёл по стране
Той же самой дорогой прямою,
Как ходил по войне
С нашей армией 27-ю.
Тут я был, тут служил
Неотступно от воинских правил,
Головы – не сложил,
Но души половину – оставил.
Я прошёл не по всей –
Лишь по части великой державы,
По могилам друзей
Я узнал вас, места нашей славы!
Я нашёл тот окоп,
Тот из многих окопов окопчик,
Где на веки веков
Командир мой дорогу окончил.
Тут он голову мне
Бинтовал по окопной науке…
Час спустя в тишине
На груди я сложил ему руки…
***
(в отрывке)
Мы непростительно стареем
И приближаемся к золе.
Что вам сказать? Я был евреем
В такое время на земле.
Я не был славой избалован
И лишь посмертно признан был,
Я так и рвался из былого,
Которого я не любил.
Я был скупей, чем каждый третий,
Злопамятнее, чем шестой.
Я счастья так-таки не встретил,
Да, даже на одной шестой!
Но даже в тех кровавых далях,
Где вышла смерть на карнавал,
Тебя – народ, тебя – страдалец,
Я никогда не забывал.
Когда, стянувши боль в затылке
Кровавой тряпкой, в маяте,
С противотанковой бутылкой
Я полз под танк на животе –
Не месть, не честь на поле брани
Не слава и не кровь друзей,
Другое смертное желанье
Прожгло мне тело до костей.
Была то жажда вековая
Кого-то переубедить,
Пусть в чистом поле умирая,
Под гусеницами сгорая,
Но правоту свою купить.
Я был не лучше, не храбрее
Моих орлов, моих солдат,
Остатка нашей батареи,
Бомблённой шесть часов подряд.
Я был не лучше, не добрее,
Но, клевете в противовес,
Я полз под этот танк евреем
С горючей жидкостью «КС».
N.B. «КС» -коктейль Молотова –бутылка с зажигательной смесью, для борьбы с танками противника. , самовозгоралась на воздухе с температурой горения 1000 градусов, горело 3-и минуты, даже под водой. Принята на вооружение в 1940 году.
***
Пусть кинет друг и женщина оставит,
Его простим, её не станем звать.
И пусть нас так распишут и прославят,
Что собственная не узнает мать.
Она одна пойдёт за нашим гробом,
Скрывая унижение и страх,
И пусть людская мелочность и злоба
Нам не изменит на похоронах.
Иль пусть в пустыне мы умрём от жажды,
А ливень запоздает лишь на час,
Но только б ты, поэзия, однажды
Не отступилась, наконец, от нас.
***
Был я хмур и зашёл в ресторан «Кама».
А зашёл почему – проходил мимо.
Там оркестрик играл и одна дама
Всё жрала, всё жрала посреди дыма.
Я зашёл, поглядел, заказал, выпил,
Посидел, погулял, покурил, вышел.
Я давно из игры из большой выбыл
И такою ценой на хрена выжил…
***
Ты возвратился в город свой унылый
И пробуешь старинный свой рояль.
Твои комвзводы неспроста трунили,
Что шашель пощадит его едва ль.
На твой балкон летят из мокрой рощи
Два чёрные сыча на рандеву.
Единственный на город весь настройщик
Лежит за синагогою во рву.
***
Остаётся одно – привыкнуть,
Ибо всё ещё не привык.
Выю, стало быть, круче выгнуть,
За зубами держать язык.
Остаётся – не прекословить,
Трудно сглатывать горький ком,
Философствовать, да и то ведь,
Главным образом, шепотком.
А иначе – услышат стены,
Подберут на тебя статьи,
И сойдёшь ты, пророк, со сцены,
Не успев на неё взойти.
***
Сорокапятимиллиметровая,
Это ты втолковывала мне
Обязательное хладнокровие,
Нам положенное на войне.
Знаю, скажет кто-нибудь с иронией:
Мол, солдат, хвалы себе печёт.
Не обижусь – это ж посторонние,
А таких не будем брать в расчёт.
В арсенале где-нибудь стоящая,
Всё-таки услышь ты и пойми:
Наша дружба – тоже настоящая,
Как и меж хорошими людьми.
И когда порою беды штатские
Захотят нас ниже накренить,
Нам друзья старинные солдатские
Помогают волю сохранить.
«Нас хоронила артиллерия».
Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.
Она выламывалась жерлами,
Но мы не верили ей дружно
Всеми обрубленными нервами
В натруженных руках медслужбы.
Мы доверяли только морфию,
По самой крайней мере- брому.
А те из нас, что были мёртвыми,-
Земле, и никому другому.
Тут всё ещё ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там – уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары…
И там, вдали от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.
И там, по мановенью Файеров,
Взлетают стаи Лепешинских,
И фары плавят плечи фраеров
И шубки женские в пушинках.
Бойцы лежат. Им льёт регалии
Монетный двор порой ночною.
Но пулемёты обрыгали их
Блевотиною разрывною!
Но тех, кто получил полсажени,
Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.
Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брёл как выпивший
И средь живых прошёл как эхо.
Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.
Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся укором.
На них пилоты с неба рушатся,
Костями в тучах застревают…
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.
И знал солдат, равны для Родины
Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.
1946 год.
***
Я подтверждаю письменно и устно.
Что, полных шестьдесят отбыв годов,
Преставиться, отметиться, загнуться
Я не готов, покуда не готов.
Душа надсадно красотой задета,
В суглинке жизни вязнет коготок,
И мне, как пред экзаменом студенту
Ещё б денёк, а мне ещё б годок.
Но ведомство по выдаче отсрочек
Чеканит якобинский свой ответ:
Ты, гражданин, не выдал вещих строчек,
Для пролонгации оснований нет.
Ступай же в ночь промозглым коридором,
Хоть до небытия и неохоч,
И омнопоном или промедолом
Попробуй кое-как себе помочь.
написано 14 августа 1984 года.
Через три месяца, после написания этого стихотворения, поэт-фронтовик Константин Ильич Левин, покинул этот мир.