Память
ЭДУАРД ДАНЬЩИКОВ: «ДУШИ МОЕЙ КОЛОКОЛА»
(17 марта 1936 г. – 19 февраля 2002 г.)
Вспоминаю этого человека с большим теплом и особой, дочерней нежностью. Его судьба – из разряда самых удивительных и невероятных жизненных историй, какие мне только доводилось слышать на своём веку. И не только по тому количеству испытаний, которые выпало на его долю как представителя довоенного поколения. Удивительна его судьба ещё и чередой событий, что нанизывались одно на другое самым необычайным образом, составив небывалые хитросплетения сюжетов, какие и не снились болливудским режиссёрам и продюсерам! Да что там, вся мировая киноиндустрия «нервно курит в сторонке» – такой поистине фантастической получилась история жизни этого замечательного во всех смыслах человека!
Эдуард Анатольевич Даньщиков (Шульман) родился 17 марта 1936 года на станции Куйбышевка Дальневосточного края, где служил его отец. Перед самым началом войны (они тогда уже жили в Москве) его мама, Ольга Александровна Шульман, взяла маленького сыночка и отправилась в гости в Ленинград к родственникам мужа – его брату Маркусу Шульману с женой. Погостили они так недолгое время – и грянула Великая Отечественная война. Можно себе представить, какой был переполох, что чувствовали в то время люди, на которых надвинулось нечто чёрное, страшное и неотвратимое…
Родственники помогли с эвакуацией, а сами остались в родном городе (впоследствии они погибнут во время Блокады от голода). Казалось бы, такой сложный вопрос был решён, впереди ждал тыл и более или менее спокойное существование. Да не тут-то было!
Когда поезд с эвакуированными людьми проходил где-то недалеко от Москвы, началась бомбёжка. Это было вполне обычным, увы, делом тех лет: немцы выслеживали составы с эвакуированными, среди которых находились преимущественно женщины и дети. Конечно, прежде всего они старались стереть с лица земли генофонд нации – детей. Фашисты зверски, совершенно безжалостно уничтожали без разбору всех «русских» детей – беру слово «русских» в кавычки, поскольку у нас всегда была интернациональная страна, и «русскими» враг называл всех живущих на территории нашего государства, а это минимум представители 15 союзных республик!
Пассажиры в панике выскакивали из развороченного поезда, пытаясь спрятаться за деревьями и кустарниками, но укрыться от бомбардировщиков на открытой местности практически невозможно, и разрывы бомб неминуемо настигали кричащих и рыдающих людей. В этой страшной ситуации матери до последнего пытались защитить своих детей. Так же геройски поступила и мама маленького Эдика – она попросту накрыла его своим телом, чем спасла ему жизнь. Однако взрывной волной её откинуло далеко от сына, после чего они потерялись в этом кровавом кошмаре и их пути разошлись более чем на 10 лет.
Ольга и ещё несколько выживших женщин из этого поезда, спасаясь, оказалась на оккупированной территории и таким образом угодила в плен. А детям – тем, что остались в живых, – пришлось самим добираться в Москву. Так Эдик Шульман попал к партизанам.
Далее вилка событий развивалась так. Немцы из-за того, что наши войска наступали, были вынуждены бросить пленных женщин – те им попросту оказались не нужны. Фрицы спасали свою шкуру: не до жиру – быть бы живу! Зверств по отношению к пленным они не проявляли, напротив, кормили их, а потом попросту оставили одних. Ожидающие смерти женщины были безмерно рады тому, что им чудом удалось сохранить свои жизни. И когда на допросе Ольгу спросили, как к ним относились немцы, взявшие их в плен, она честно ответила: «Хорошо». Бедная женщина и представить себе не могла, что этого говорить нельзя было ни в коем случае! Одного её слова хватило на быстренько состряпанное обвинение – она была осуждена приговором военного трибунала войск НКВД Вологодской области от 2.12.1941 г. по ст. 58-10 ч. 2 УК РСФСР к 8 годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года. Она была признана виновной в том, что «одобрительно отзывалась об отношении немцев к русским, тем самым отрицала издевательство фашистов над русскими». Так мама Эдуарда попала в воркутинские лагеря.
А пятилетний мальчуган тем временем рассказывал свою горькую историю советским партизанам, развернувшим свою деятельность в подмосковных лесах. Смышлёный пацанчик пришёлся по душе видавшим виды мужикам и особенно – командиру партизанского отряда. Он начал жить у партизан, чем мог, помогал им, выполняя небольшие задания членов отряда. А однажды перед решительным боем командир отряда уговорил его переночевать в детском доме, чтобы искупаться, хорошо поесть и поспать. Уходя же, поклялся, что сделает всё, чтобы найти пропавшую мать мальчика.
И ему удалось сдержать своё слово, хотя это и произошло много позже! К сожалению, Эдуард Анатольевич впоследствии не смог отблагодарить этого героического человека, потому что в сумбуре всех тех сложных событий нигде не сохранилось его имени. А интернета и программы «Жди меня», как известно, в ту пору ещё не было…
Таким образом обогретый отеческой любовью командира Эдик оказался в подмосковном детском доме. Там он и пошёл в школу, обзавёлся друзьями, стал потихоньку отходить душой. И только одна мысль не давала ему покоя: где мама? Жива ли она? Помнит ли о нём?
А мама была, к счастью, жива и уж, конечно, ни на миг не забывала о своём горячо любимом мальчике. Да только не вырваться ей было из студёного северного города, приковавшего её к себе на долгие годы! Однако ей опять повезло – благодаря своей яркой внешности она попала в лагерный драматический кружок. Как известно, актёрам-арестантам делались небольшие послабления режима – за ними не было такой неотступной слежки, их лучше кормили, чтобы они не падали во время спектаклей в голодные обмороки. Ведь лагерная охрана не имела особых развлечений и сама любила проводить свой досуг в зрительном зале театра.
Режиссёром и идейным вдохновителем воркутинского театра с привлечением актёров из числа заключённых был репрессированный в эти годы известный актёр и режиссёр Борис Мордвинов. Благодаря ему многие актёры пережили годы плена, сумели продолжить актёрскую карьеру и после освобождения. Бо;льшая их часть навсегда осталась жить и работать в заполярной Воркуте.
Помогло участие в драматическом кружке выжить и Ольге. И не только выжить – а и встретить здесь свою любовь, свою судьбу. Вот так бывает в жизни: печаль ходит рядом с радостью, рука об руку. Недаром в народе говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Именно на сцене милую молодую женщину заметил один из руководителей ГУЛага, Анатолий Георгиевич Даньщиков. Заметил – и полюбил. Полюбил вместе со всеми её болями и слезами, приняв её судьбу в своё сердце и встав по-мужски, во весь рост на её защиту. Во время заключения он чем мог помогал ей, а чтобы не потерять работу самому, приходилось тщательнейше конспирироваться. Это почти невероятно, но этим двоим удалось пронести свою любовь в тех чудовищных, нечеловеческих условиях, любовь лагерницы и охранника, и остаться людьми.
После освобождения он женился на матери Эдика, а чтобы не было никаких кривотолков, содействовал тому, чтобы она как можно быстрее сменила фамилию, запрятал её личное дело, пользуясь своими связями – и ему это удалось. Удалось настолько, что впоследствии, уже в новые, более вольные времена, её родственникам пришлось приложить очень много усилий, чтобы по крупицам восстановить родословную.
Однако сохранить работу всё же не получилось, и Анатолий Георгиевич был уволен со службы, лишён должности, после чего переехал из Воркуты в Элисту. Позднее на совете семьи Шульман было принято решение: отчиму разрешили усыновить мальчика и дать ему свою фамилию и отчество, потому что в те годы люди с фамилией «Шульман» подвергались гонениям и репрессиям. Например, один из родственников был расстрелян по приказу Сталина в связи со знаменитым «Делом врачей». А родной отец Эдика, Исаак Самуилович Шульман, в 44-м году погиб.
Забегая вперёд, скажу, что в Элисте уже взрослый Эдуард Анатольевич встретил свою вторую жену, Александру Фёдоровну, которую знала и я. Был у них период, когда они расходились, какое-то время жили врозь: жена с дочерью осталась в Элисте, а он уехал в шахтёрскую Воркуту. Жить вместе они уже не планировали. Но когда Александру Фёдоровну сразил страшный недуг, он принял трудное для себя, но, наверное, единственно возможное мужское решение: перевезти её с дочерью из Элисты к себе в Воркуту.
Помню, сколько он приложил усилий для реабилитации жены после тяжёлой операции, как волновался, как переживал за неё! Они жили в посёлке Советском, и он каждый день заставлял супругу прогуливаться к реке, будил в ней веру в жизнь и надежду на лучшее. И это сработало! Щёки её порозовели, глаза наполнились прежним светом. Он продлил ей жизнь ещё на несколько лет и первым ушёл туда, откуда нет возврата…
Я помню, как позвонил Марк Каганцов и сказал, что Даньщикова больше нет. Это прозвучало как гром среди ясного неба. Сердечный приступ произошёл в поселковой поликлинике, а скромный и совестливый по характеру Эдуард Анатольевич сидел в очереди в коридоре, стесняясь зайти в кабинет. Ему становилось всё хуже. И когда вызвали из города подкрепление, было уже поздно. Он умер у Марика на руках – бедный наш Марк Яковлевич, работавший все годы в «Скорой помощи», многим из нас спас жизни и многих наших близких проводил в последний путь… Низкий ему поклон за его великую, неоценимую многолетнюю поддержку и дружбу!
Впрочем, вернёмся к тем дням, когда после упорных поисков и усилий матери и сыну всё-таки удалось воссоединиться. Выполняя обещание, данное мальчику, командир партизанского отряда какими-то немыслимыми путями сумел разыскать его маму и сообщил ей, где находится её ребёнок. Это уже было начало 50-х. Навсегда запомнил Эдик этот самый счастливый в его жизни день – яркий и радужный, он навеки впечатался в детскую память. Была весна. Он завтракал вместе с детдомовскими ребятами на большой, залитой солнцем веранде. И вдруг открылась дверь – и на веранду вошла ослепительно красивая женщина. Это была самая прекрасная женщина из всех, каких мальчику только доводилось видеть. И каким-то шестым чувством, всей силой любви и надежды детского сердечка, ещё до того, как ему об этом сообщили, он понял, что это – его мама.
Я дважды, затаив дыхание, слушала эту историю. Вначале мне её рассказывал сам Эдуард Анатольевич, который, будучи шахтёром, всю жизнь писал стихи – а значит, мы в Воркуте никак не могли разминуться. Он многие годы посещал Воркутинское литературное объединение «Сполохи», где мы и познакомились ещё в бытность председательства там Дмитрия Васильевича Стахорского. А когда «Димыч» (так мы любовно его звали) передал мне бразды правления литобъединением, я взяла на себя ответственность не только за поэзию, но в каком-то смысле и за судьбы своих подопечных литераторов. И с такими чистыми, хрустально порядочными людьми из старшего поколения, как, например, Эдуард Даньщиков и Владимир Ботовкин, мы были связаны неразрывно до самой их кончины.
Должна сказать, что никогда они не подвели меня, не предали. Это были бойцы старой закваски – на таких людях держится Отчизна! Так и стояли они у меня по правое и левое плечо, словно два ангела-хранителя – верные и любящие, готовые поддержать в любой момент и прийти на помощь. И, конечно, знали они, что и я не брошу их, не предам, не забуду, не подведу.
Эдуард Анатольевич был человеком мягким, трепетным, интеллигентным – совсем не походил он на устойчивый брутальный образ шахтёра-работяги, а, напротив, олицетворял собою великодушие и мужскую доброту, редкие сегодня и поистине бесценные качества! Мы много с ним беседовали, и невероятную эпопею своей жизни он рассказывал мне с большим душевным волнением.
Второй раз эту историю, по воспоминаниям отца, передавала мне его дочь, Ольга Эдуардовна Шульман-Даньщикова, преподаватель литературы в Воркутинском политехническом техникуме, руководитель творческого объединения «ЛитТех». В 60-е годы, когда мама Эдуарда Анатольевича вернулась в Москву, ей отказали в праве проживания в Москве и Московской области, а дом отдали женщине, которая прежде помогала Марии Шульман (бабушке) по хозяйству. И у семьи не осталось практически ничего. Ни документов, ни фамильных вещей.
«Немного фотографий, папины воспоминания и рассказы родственников, – говорит Оля. – Помню, как мы приезжали в этот дом. Папа долго бродил по саду... А эта женщина очень насторожённо отнеслась к нашему приезду – боялась, что права на дом заявим. Это его печаль и его детство, а ведь мы все оттуда… Мне передалась его тяга домой. Даже когда я находилась дома с родителями, я тосковала по дому... На самом деле это очень тяжело – жить с постоянной тягой домой, не зная, где именно он находится. Представляю, как было тяжело папе! Многие его ощущения и мировосприятие я переняла, как говорится, ещё в утробе...»
Надо сказать, что этот светлый и благородный человек никогда никого не грузил своими проблемами, а напротив, всегда умел найти нужное слово для других, утешить и подбодрить. Он был крайне отзывчивым и душевным, крайне чутким и деликатным! И стихи слагал такие же – чистые и светлые, пламенные и иногда немного печальные.
Его стихотворения были включены в сборники воркутинских поэтов, публиковались в газете «Заполярье». Один период, в конце 90-х, он жил в Элисте и писал мне оттуда чудесные письма – полные добра, новых стихов и надежды на лучшее. Всегда выражал мне своё восхищение как поэту и как руководителю лито, гордился нашей дружбой и очень её ценил. Надо сказать – взаимно. Я тогда была ещё совсем молодой, и такая поддержка старожила дорогого стоила! Я никогда не забуду его доверия, его сердечного света и глубоких, искренних разговоров по душам – на любые темы! – которые случались между нами.
И мне хочется представить вниманию читателей одно из самых тематически важных, самых ключевых его стихотворений –
ДУШИ МОЕЙ КОЛОКОЛА
Звучит вечерний перезвон
Колоколов моей России…
А было время – их сносили,
Россию погружая в сон.
А ныне – звуки воскресили
Великолепие России.
Звучат прелюдией добра
Души моей колокола.
Души моей колокола –
В час лихолетья и печали
На зов России отвечали
Единством кроны и ствола.
Души моей колокола.
Алеют маковки церквей
Под золотым лучом заката…
Я понимаю, всё здесь свято –
Основа Родины моей.
И окрылённостью дыша,
Святыней полнится душа.
Звучат прелюдией добра
Души моей колокола.
Души моей колокола
Меня с Россией обвенчали
И до сих пор не отзвучали
К ней неизбывностью тепла.
Души моей колокола.
Звучит вечерний перезвон –
То голос праведной России,
Сегодня вновь он в полной силе,
Да будет вновь услышан он.
И голос мой ему сродни,
Коль в нём живут дела и дни.
Звучат прелюдией добра
Души моей колокола.
Души моей колокола…
Покуда жив, я буду вместе
С тобой, Россия! В благовесте
Набатом пусть звучат слова –
Души моей колокола!
Думая об Эдуарде Анатольевиче и о людях его поколения, не устаю удивляться тому, что ни страдания, ни лишения не убили в них веры в лучшие человеческие качества. Низкий им за это поклон!
Валерия САЛТАНОВА
Благодарю Ольгу Эдуардовну Шульман-Даньщикову за предоставленные фотографии, документы и сведения, касающиеся истории семьи.