Я когда-то шестого июня
Закричал почему-то на брата,
Я назвал его мразью и нюней,
Вылил вёдра я русского мата.
И не вспомню я что уж случилось,
Да за что и зачем мы кричали:
Почему мы так жёстко сцепились,
Нет, не вспомню я эти детали.
Но от криков горел весь наш дом,
И глаза полыхали от злобы,
Всё, казалось, покрыто огнём,
И горят все шкафы, гардеробы.
Я, подстёгнутый пламенем ссоры,
Закричал: «Ты не мой образец!
Ты обуза лишь мне, не опора…
Я жалею, что ты мой близнец».
И мой брат замолчал, отвернулся,
Помрачнел, покачал головой
И ушёл, даже не огрызнулся,
И ушёл, дверь закрыв за собой.
Без него просидел я часок,
Насладился, ну вот – я один,
Наконец-то я стал одинок,
Наконец-то я здесь господин!
Но немного прошло, и вернулся
Спутник жизни моей, мой двойник,
Но тогда я и не улыбнулся:
Не приятен мне был его лик.
Он вернулся, держась за живот.
«Ну каким надо быть дураком,
Вечно гадость какую сожрёт».
«Помоги мне!». «Тебе поделом,
Меньше ешь ты фастфуда, дебил…»
Но он так побледнел, побелел,
Что тревогу в душе зародил,
И кричать я уж больше не смел…
Час прошёл, и второй, и четвёртый,
Я всё думал: «Пройдёт, вот пройдёт!»
Я врача всё не звал, был упёртый,
Думал, брата напасть обойдёт…
Но бледнел мой двойник по минутам
И тихонько от боли стонал,
За живот он хватался раздутый,
Становился всё менее ал.
Номер скорой набрался как сам,
Как во сне или в страшной легенде
Я что-то шептал докторам
И слышал: «Всё ясно - аппендикс».
Куда-то мы мчались с сиреной,
И кто-то всё что-то орал,
И потом были белые стены,
И в халатах врачей персонал.
Часы пролетали в тревоге,
Напрягались тысячи жил,
Я думал лишь только о Боге
И молился в слезах – лишь бы жил!..
Но вот вышел доктор в халате,
На лице всём была лишь печаль
Он сказал, что случилось в палате.
И добавил негромко: «Мне жаль».
***
Мне бы только сейчас лишь обнять,
Извиниться, сказать – я глупец!
Не хочу я тебя потерять,
Ты лучший на свете близнец!
О чём я: запомните люди,
Ведь жизни другой уж не будет.
Берегите своих близнецов,
Матерей и сестёр и отцов!