***
Наполнят горло. Захлестнут слова.
Предчувствия.
Предвиденья.
Размолвки.
И мёртвая восстанет вдруг трава.
И мир!
О, не бранись, не рвись в осколки.
Я виноватей невиновных всех,
за всё в ответе: было что и будет.
Мне – женщине,
мне – маленькой
твой век,
о, мир мой - муж мой, я вскормила грудью
вот это время. Молоко моё,
что материнское, что сладкое:
рубаху
мне намочило - тёплое бельё.
В моей утробе дети, словно птахи
времён, земель всех бьются вглубь меня.
Что с материнским чувством моим делать?
Кто Авель, а кто Каин, как разнять
всех братьев, всех сестёр, кто чёрный, белый?
Мне все равны. О, как же я стара.
Мне все нужны: убитые, живые,
сменившие коней у переправ
и канувшие в раны ножевые.
Я так огромна, мне сто тысяч лет,
я каменела во курганах скифских.
Всех Клеопатр, всех Жанн, Антуанетт
во мне – единой – раздробился свет,
в максималистке.
Иду по кладбищу. Бросаюсь к обелиску:
вот здесь.
Вот здесь, вот в этом длинном списке,
вот в этом свитке множество имён:
зачат, рождён и вскормлен молоком.
Ужель в грудях его вам стало мало?
Когда снарядом жизнь сынов разжало?
О, белый свет, о, мир, взыщи огня,
зачни ещё младенцев, сколько можешь.
Я жизнь положу сладостью и дрожью.
Я жизнь положу.
Не остави мя...
Из цикла «ПЬЯНЫЕ КОРАБЛИ»
«…для подвига рождена,
отечественная литература — отечественная война».
А. ВОЗНЕСЕСКИЙ
1.
Не бывает поэтов ни белых, ни чёрных,
не бывает поэтов слабых, никчёмных.
Есть лишь – поэт.
Или же – не поэт.
А остальных нет.
Развенчайте меня. Не войну объявляю.
Белый флаг кладу в руки. Бросаюсь к роялю.
Говорят, что поэты – всегда шизофреники,
алкоголики и обличители. Гении,
путешествующие в пространстве и времени,
словно птенчики.
2.
Байрон. Англия. Жёлтый туман над водою,
«Чайльд-Гарольд», словно нож над твоею бедою.
Два бокала вина. Кофе. Карты. Разлука.
И погибель в восстании, что против турков.
Раздвоение личности?
Сколько нас, тысячи?
Дорасти до безумия! Вырвись, калеченый,
как на дыбе мужик: голова без предплечия.
Ибо боль вся внутри. Дыбой схвачен рассудок.
И увидишь молочное, млечное чудо
янтарями хрустящими. Литература –
это бой. И летит убивать пуля-дура.
3.
Это Бродский – последний поэт во вселенной:
Николай Чудотворец на пряжке военной.
Две недели в психушке в стенах Петербурга.
Все поэты, как крик на картине у Мунка.
Не хочу я работать. Хочу, чтобы деньги
просто так мне платили без всякой оценки,
без медалей и грамот – у Пушкина нет их.
У Есенина и Маяковского тоже.
Да плевать мне на премии, прении, вожжи!
На оценку моих современников! Пенки
всех архангельских труб! Изразцов на коленке!
Государство, плати по вселенской расценке:
морем бед,
морем слёз,
всем пожарищем сюрра.
Как же больно от слова мне: литература!
4.
Что тебе моё Слово в страстях, о, Галлея!
Разруби моё сердце, чтоб не было сердца!
Вот священник Владимир. Грешнее, святее,
но пока я вот здесь, но пока на земле я
чем мне греться?
Обжигающей болью от кардиограммы!
Её образ и почерк с приплеском пожарищ…
А поэт – он иная субстанция, манны –
ей товарищ!
5.
Все поэты, как дети. Обидчивы и жестоки.
Ради слова они человека карают!
И в проклятья сдвигаются. Ибо им створки
приоткрыты в иное. В межмирное. Краем
между Вакхом и Бахом в органы и оргии.
Я впадаю, безумная, в Миргород Гоголя,
в микрокосмосы Гашина, в тени бесстрашия.
Ибо «Красный цветок» про меня! В рукопашном я
пропадаю бою. Войны литературные,
что ветрянка, под сорок два с температурою.
Если словом по темечку, как арматурою
два водителя насмерть дерутся. Ажурными
их плетеньями трудно назвать! И коклюшками
вологодскими вряд ли, они – пампадурные.
И бездушные.
6.
Я к тебе всем восторгом Марины Цветаевой.
Ты ко мне, как Ахматова, пренебрежительно!
Виноватей я всех невиновных! Обхаяна!
Караванными лаями!
7.
Грех святых.
Сласть всех горестей.
Жажд близ питья.
Дорога безногих.
Виденья слепых.
Правда вранья.
Ум безумствующих.
Глупость гениев.
Стон битья!
Какая ж ты курва – литература,
война без победы. Небо без дна.
Ты – порно для взрослых. Где много гипюра.
Атласные простыни. Шуры-амуры.
Плоть обнажена. Беременна!
8.
Так вспори своё чрево.
Иди ты к знахарке. Сделай аборт.
Поэт аномален особенно первый.
Достоевского «Идиот».
9.
Но есть светлый момент. Например, Нобелевка,
от которой откажется Пастернак.
Или Пушкин, убитый Дантесом. Родина,
как же так?
Альфа-Центавра, где есть человечество,
там есть поэт – на тебя он похож,
голову класть чтоб на плаху вечности
да под нож!
Я – не поэт. Поэтесса. Мне проще.
Мне под топор всей берёзовой рощей.
Я уже делала так ради Слова.
Но моя роща взрасталась поновой.
Это – Елабуга и Е. Благово,
родина та, что была кумачёва,
но на осколки рассыпалась силой.
Ими меня – на куски – распрямило.