На погосте деревенском с тишиною по утру
Чьё-то легкое видение чтит воскресшую зарю.
Еле-еле невесомо чуть колеблясь на ветру,
Попрощавшись, распростёрлось всею сутью к алтарю.
Между небом и меж плотью, возлежащим во гробу,
Сорок дней взывало к свету, отвергая злую тьму,
Вспоминая путь прошедший и земную всю судьбу,
Осознав всё в миг последний, обратилось ко Христу.
"Ты услышь меня на небе: был рождён я на Земле,
Чтоб пройдя свой путь, под розги, лечь нутром своим в конце,
Чтоб испить до дна всю чашу за деяния в днях и в мгле,
Испытать челом шип терпкий на всевидящем суде.
Жил, как вся земная братия в радости и во грехе,
Отмеряя шаг за шагом путь в начертанной судьбе.
Не злодей, но и не гений, мир рисующий в стихе,
А обычный трудоголик без звезды, горящей в лбе.
И как всякий- слаб в соблазнах, испытаниях у черты,
За которой лень и слабость отвлекают от сохи."
Дальше, каясь это Нечто, до возникшей немоты,
Растеклось и упорхнуло, отчитавшись за грехи.
На погосте деревенском тишина под властью птиц,
Растворилась и померкла, Вечность тут однако бдит.
Монолог тут бесконечен с текстов канувших страниц,
Но физически живущим лишь видны две даты с плит...