Я человек, состряпанный несмело
Из груды жил и мяса, и костей.
Течет вода бордовая по венам
И бьется в нервах кончиков ногтей.
Убить меня – не нужно и трудиться.
Ведь человек – такое же стекло.
Ему лишь дай немного надломиться,
Совсем чуть-чуть – и больше нет его.
Мне не страшна последняя утрата,
Ко всем придет агонной тени грусть.
Боюсь того, о чем судить не надо –
В кольцо сгибавшей боли я боюсь.
Боюсь тоски, боюсь воспоминаний,
Боюсь опять забытое узнать,
Устав, как зверь, под пыткой испытаний,
Я не могу терпеть ее опять.
Ломает жизнь отчаянно и скоро.
И, как всегда, так больно, что до слез
Свербит в душе тупой иголкой горе,
И в глубине – немыслимый мороз.
Меня никто не ценит, не жалеет,
Никто не смог сказать, что я такой,
Какая есть, им нравиться вдруг смею,
Что я не просто человек чужой.
Меня бросали, били – не руками,
Словами били – в душу, не в глаза.
Оно больней, залитую слезами,
Ее лечить не станут доктора.
Ругали, унижали, торжествуя,
Не зная, что нелепейшая нить
Их гадких слов ненужных, точно буря,
Меня лишить желанья может жить.
Нет, люди есть, прекрасные такие,
Родные дерзкой свежестью души,
Но и они мне станут, как чужие,
Потом – конец, пиши иль не пиши.
Я не могу одна. Я не умею.
Мне нужно так, до боли – говорить,
Ведь в тишине сплошной – закоченею
И не смогу ни думать, ни творить.
Писать, писать…Писать осточертело…
Писать на стенах, краешке стола.
Поэтом быть, поверь, плохое дело.
Поэты все – сошедшие с ума.
Смотри вокруг. Прислушивайся, тише…
Замри, сейчас в глубинах неземных
Внутри тебя такое что-то дышит,
Что описать никак не сможет стих.
Усталость ли? Хрипенье ли сознанья?
Конец мечты, рождение другой?
Нет, не гаси! Такие испытанья
Не обойдут никак нас стороной.
Какая жизнь! Какая, Боже, мука!
Спасенья нет, отчаянье. Прости!
Кому пишу, не знаю, может, друга
Рука впотьмах попробует найти.