Сане
Я рано стал на равных с мужиками
и с ними познавал запретный мир,
когда они меня на Верхней Каме
учили,
как на зоне пьют чифир.
Затяжка...
И глоток...
И выдох...
И затяжка…
Ну это только поначалу тяжко.
И зубы почернеют.
Это так.
Зато – ништяк!
Хоть дальше в жизни были хмарь и хмурь,
ума хватило не подсесть на «дурь»
или не пить за дружбу с кем попало.
А дури у меня своей хватало.
Но дурь – не горе.
Горе от ума:
тюрьма – сума.
Всё по уму.
И каждому свой срок.
Меня Господь однако уберёг.
А друг попал.
Он письма мне писал.
На зоне первый курс наш вспоминал.
Как наизусть Есенина учили,
боготворили русский наш язык.
Эстеты мне за это прилепили
презрительное прозвище – Мужик.
И руки потирали –
мол, не зря
словцо-то из «блатного словаря».
Мужик
(я знал об этом с давних пор)
по фене – работяга,
а не вор.
Я вором не был.
И уже не стать.
Я выбрал для себя иную стать.
Был работягой
и гулякой был,
Есенина всю жизнь боготворил
и наслаждался русским языком,
и до сих пор остался мужиком…
Нет мужиков.
И друга больше нет –
недавно он покинул этот свет.
И я не знаю:
где вы?
как вы там?!
Я всех врачей пошлю ко всем чертям:
запреты их нарушу –
закурю
и сам себе чифира заварю.
Затяжка...
И глоток...
И словно ток…
Прощай, браток.
Мне доживать –
не нифеля* трясти…
Прости.
*нифеля - отходы вываренного чая для унизительной повторной заварки