Лежал на образивах, смотрел на образа
весёлых, голых тёток на цеховой стене.
И думал о другой, и вспоминал глаза,
сияющие где-то, не то, чтоб в голове,
а где-то за затылком или перед любом,
или в неизвестных, невидимых мирах,
которых много в сердце, в Космосе, кругом,
отражённых в светлых, любящих глазах.
А в цехе скоро кончатся обед и перерыв.
Скоро включат свет и заревут станки.
И в опилки спрячутся пугливые миры,
и глаза растают в сердце и в любви.