чернила черешни на белом листе
сломают психику всем
небо, как чокер с шипами
слова превращаются в прорубь
литература становится падалью
зеркало в зеркале
сон внутри сна,
как дереализация тьмы
как слова, что тебя изнасиловали,
но ты остался доволен
твоё солнце незримое,
но всё-таки безусловное
как истина и стена
в беззвучном режиме стенания
как русалка, что утратила хвост
как мертвец, не нашедший в могиле покоя
как приход от стихов
Буковски и Мориссона
я забываю повеситься
пчелиные руки снимают с шеи петлю
твои глаза занавешены
и мой айкью, как у пуговицы
это, наверное, чушь
снимаю чешую с чьих-то ушей
я полюбил тетрадную глушь
и был вдохновлён падением с лестницы
посмотрите, какой я опасный
перехожу дорогу строго на красный
я просто очень одинокий петух
и без отдушины в творчестве
солнце моё уже бы протухло
я не разучился грустить
и никак не могу умереть до конца
в моей руке пистолет,
а в другой дешёвая сангрия
как поэзия эвтаназии
у подножия одноэтажной пристани
смысл если и есть,
то только в чём-то
бессмысленном
в глазах мёртвой собаки,
вцепившейся в руку
я бы обменял на твой
ментоловый голос
самую тёплую музыку
и если твой уголь для
меня белоснежен –
значит, я болен,
как циркуль священника
в каюте утопленника
как небо, что изорвано в клочья
как ушибы, без которых не дышится
безусловно, я всё понимаю,
но ты никогда мне не лишняя