Тревожная болезнь корежит мне подкорку.
Еще немного лет - и стану психом я.
Уйти ли мне в леса? Уехать в город Горький?
Но избавленья нет от стаи воронья.
Державное дитя, я бывший октябренок
И бывший пионер, и что-то там внутри
Противится во мне развалу. Ведь с пеленок
Росли мы только вверх, вперед - и хоть умри.
Державы больше нет - лишь пенное болото.
Все скрепы и ремни летят в тартарары.
Разжижены мозги, и что винить кого-то?..
Но правил не понять чудовищной игры.
Зайдешь ли в Божий храм - все тонет в фарисействе.
Обрядовость одна и чинность, но «не та».
Приказано нырять в постылое еврейство...
И фальшью отдает былая лепота.
Стрелять? Но цели нет, а в те, что есть - увольте.
Подсунуты они все тою же рукой.
Народная тоска... И дело тут не в кольте.
Откуда ж ты во мне, постылый непокой?
Семейственный очаг горит, не затухая.
Но контур наших гор - в сиреневых огнях.
То лава новых бед стекает и мерцает...
И что-то давит грудь. Нет-нет, совсем не страх.
У кромки наших дней обнимемся, родная,
И поглядим в глаза друг другу, и вздохнем...
И если уж придет с косою и босая, -
Восславим Бога мы и радостно умрем.
14 февраля 1995