Солнышко всмятку, воробьиный чирик,
себя со стороны глядят кусты.
Креозотовый путь, от рельсов — блик.
Я памятник себе на мелкие куски
сломал, когда ещё он не возник.
Летят листки.
Опорный пункт меж явью и Невой.
Бездомный потому бездомный,
что образ жизни есть такой,
и счастье есть в отсутствии кровли.
И потому над головой всё чаще небо,
всё реже натяжные потолки.
Народная тропа — тропа запретов,
свободных башмаков следы ей не с руки.
Притоки местных ручейков рождают половодье,
на мокром месте заливной лужок,
его зрачок — обрядный камень, вроде,
коровьи косточки лежат себе в кружок.
Нам было мало неба цвета триколора,
зато теперь и трёх досок уж чересчур.
Собачья свора, эй, держите вора.
Кассиры ходят в одиночку в перекур.
Осины лгут, берёзы лицемерят.
Дубы? — Да где они теперь.
Какой рулеткой всё это измерят?
Какой запишет нас баян, опричник, лель?
Год был тяжёлым, век тяжёлым, тыща.
А впереди нам Китеж град и райские трущобы.
Я рыболов Парфён, Онуфрия сынище,
вы Груня/Тихомир/Добрыня, кто вы?