Январь и вечность. 1995
Редакция
***
Дважды два – не всегда нам четыре
На просторах великой страны,
Потому наши споры о мире
До гражданской доходят войны.
От догадки случайной хмелея,
Забываем отцов имена.
И проносится смерчем идея
По земле, что нам Богом дана.
А мы спорим, не зная спасенья,
Как любить нам российскую синь, -
До чернобыльского откровенья
И до нечерноземных пустынь.
1989
***
Снедает душу вовсе не нужда,
А теплый ум, его скупой расчет,
Мой добрый ангел и моя звезда —
Одна любовь спасает и спасет.
Но искушает варварская речь,
Чужой закон и собственный разброд,
И гибнет от меча поднявший меч —
Одна любовь спасает и спасет.
Со мною помолись, осилим страх,
Злосчастие в сердцах и у ворот.
В земных исканьях и на Небесах —
Одна любовь спасает и спасет.
1995
СОНЕТ О ДРАГОЦЕННОМ ПЕПЛЕ
Где сладкий дым Отечества? Лишь гарь.
Разбой уже не спишешь на погоду.
И что-то должен русскому народу
Сказать неправославный государь.
И упростились нравы и словарь,
И новую предчувствую угоду
Крикливой черни. Прочно входят в моду
Бродвейский сленг, японский календарь.
И познаю, внимая пестрым дням,
Бездолицы, безладицы, укрепы,
Что надо возводить страну, как храм,
Испытывая благодать и трепет.
И гарь вдыхаю.– Драгоценный пепел
Разносит ветер по материкам.
1992
***
То вид Отечества: гравюра,
На лежаке солдат и дура.
И.Бродский
Не лик, а вид Отечества, гравюру,
Лубок мыслитель созерцать привык –
Кривую улицу, согбенную фигуру,
Железную кровать, священный броневик.
И потому все следует к сумбуру,
К распаду и крушенью, и мужик
Пьет политуру, славит диктатуру
И не читает запрещенных книг.
Холодный ум подлог не покоробит –
Он созерцает вид, а не юдоль.
Изыскан слог, его признал бы Нобель –
Решит академический Стокгольм...
А на Руси – и чернозем, и снег,
И сон, и бунт, и Бог, и человек.
1992
***
Из Вешек в город торговать на рынок
Почти не едут. Невеликий прок.
И заворую каждому оброк,
И нет дорог – в распутицу суглинок,
Как топи вязнет – бедствие глубинок.
Да и сказал Степан, а он знаток,
Что надо обождать еще чуток,
И будет лучше. После Оспожинок.
Дай Бог... Потерпим. Срок, считай, недолог.
Жаль, перестали продавать махру.
И чем кормить коров, бычков и тёлок?
И где достать бензину? Ввечеру
Из города приехал...идеолог
И призывал деревню к топору.
1992
***
Деревня Вешки смотрит телевизор,
Крутой американский боевик.
Сбивает на экране грузовик
Сенатора. Гадает экспертиза.
И нет улик. Но есть звезда стриптиза.
И челюсти акулы. И тайник
В гробу раджи. И призрак. Женский крик!
Убийца-робот прыгает с карниза.
И напрягает зрение и нюх
Рябой упырь. И рокер стриты рушит.
И за измену босс девицу душит
И прячет тело в ящик для подушек.
Деревня Вешки затаила дух.
Былин не помнит. Не поет частушек.
1992
СУДЬБА
Жил русский поэт – он от Бога обрёл
Сердечное слово, державный глагол,
Молитвенный вздох Валаамской тиши,
Смиренье и меч православной души,
Лицейский бонтон, холмогорский подзол…
В крещенский мороз он ко Спасу ушёл.
Но только и ныне в прозрачных стихах
Ревниво находят имперский размах,
Находят опасный имперский аршин
И веру в имперскую волю равнин.
Дано претерпеть и посмертную месть
Тому, кто не предал российскую честь.
1992
***
И храм взорвут, искрошится гранит,
И страх ночной войдет в сердца мятежен,
И город запылает и сгорит,
И юный брат глаза навеки смежит.
И новый день стыда и панихид
Восславит смерть, для душ готовя мрежи…
Читай псалом, Господь тебя хранит –
И нет иных покровов и прибежищ.
Читай псалом и медленно вникай
В холодный дол в его печаль густую,
И объясни своим ученикам –
Падут и десять тысяч одесную…
Но Бог хранит твой небогатый дом,
И твой тяжелый слог, и твой псалом.
1993
***
Как грустно плачет над рекой ветла,
Что жизнь течет в каком-то Вавилоне,
Что в лик Спасителя вонзается стрела,
Что снова кровь стекает по иконе,
Что снова плен. Ржут за Сулой комони.
Горят костры – незваным несть числа.
И память выжигается дотла.
Куражится чужанин: «На гармони
Сыграй, Иван, хочу народных сцен!» –
Но как избыть державный ропот рода?! –
Дочь Вавилона! Капище разброда,
Измены, разрушения! Блажен,
Кто с чистым сердцем чистыми руками
Твоих младенцев разобьет о камень.
1993
***
Вам пора собираться – опять за картонной стеной
Что-то грозно мычат и ругаются грязно спросонок,
Вам пора уезжать – пахнет долгой войной и пивной,
Умирает страна, и безудержно плачет ребенок.
Сколько можно терпеть, что зима остается зимой,
Сколько можно страдать от общественных головоломок,
А от пьяной обиды вдруг выхватит нож наборной
И ударит под сердце какой-нибудь местный подонок.
Как легко говорить, что родились в проклятой стране,
Как легко повторять о ее неизбывной вине,
Так легко будет вам уезжать. Я о вас помолюсь.
Да улягутся страсти, попутные дуют ветра,
И судьба обретает простые заботы. Пора!..
Или вы, или Русь.
1993
***
Отравлены и реки, и глаголы…
Вопросы и ответы предрешив,
Сбываются – как точно! – протоколы.
Фальшивые? Так значит, мир фальшив.
Шумит беспечный век – дитя крамолы,
К безбожному грядущему порыв,
Слепы его союзы и расколы,
И за семью печатями архив.
Отравлены колодцы и отваги…
Учитель, вопиющий для пустынь,
Твои прозренья – мёртвая латынь,
Неясный слог. Забавней слушать шлягер,
Навязчивый – навязанный – мотив
Фальшивых мудрецов… И мир фальшив.
1993
В ПРИВОКЗАЛЬНОЙ ПИВНОЙ
Г. Спичаку
В привокзальной пивной, темным хмелем томим,
Мрачно буркнул мужик, как ругнулся:
«Кильдим!»
Непонятное слово, чудной оборот,
Но его не забыл привокзальный народ.
Не ответить уже, сколько лет, сколько зим
Прозывается эта пивная «кильдим».
В ней любые сословья изводят досуг,
В ней врачуют хандру и похмельный недуг.
И, устав от ума, набираются — в дым,
И судьбу поминают нелестно — кильдим.
И судьбу запивают унылым пивком,
И толкуют, что делать, — идти в гастроном?
Или в колокол бить? — Как ударить в набат!
Что же делать? И кто, наконец, виноват?!
Кто же русский аорист пустил на распыл,
Что бормочем, бубним свой кильдим —
«дыр бур щил»?*
Самовитый абсурд, невеселый итог —
Морок, пьянка, свобода (!) —
кильдим да бобок…**
Безыконный барак и безвольный протест,
Басурманская кривда нас поедом ест.
В тридесятых пещерах угрюмый колдун
Насылает, как порчу, — властителей дум.
Осеняет просторы заклятьем своим —
Чернокнижным, двусложным, надежным —
кильдим.
Нет! Пока еще ведомо зренью сердец —
На нечистую силу есть меч-кладенец.
Так не медли, приди и веди, светлый князь!
В привокзальной пивной твоя рать собралась.
Но приходит не кесарь, не витязь — монах,
Юный инок — обычные четки в руках.
— Поспешите к обедне, — спокойно зовет. —
Вы же русский народ, привокзальный народ!
Отжените гордыню, уныние, блажь,
Надо Богу молиться и петь «Отче наш…»
Но смиренному иноку мы говорим:
— Да пошел ты подальше, пошел ты…
в кильдим.
Тут такие дела начинаются, брат!
Тут решают, что делать и кто виноват,
Кто за нас, а кто друг иностранных держав,
Кто захватит вокзал, кто возьмет телеграф…
Хватит демонам править великой страной! —
Гнев выходит, как пена из кружки пивной.
Гнев мешает молиться, хотя бы сказать:
Боже наш! На Россию излей благодать…
* начало известного стихотворения футуриста А. Крученых. Нарицательное обозначение бессмысленности.
** название рассказа Ф. Достоевского ("Дневник писателя" за 1873 г.), означает лепет мертвецов, нечто бессмысленное.
ЗВЕЗДА РУБЦОВА
Терзаться — так высоким русским словом,
А не игрой усталого ума:
Ей ничего ни дорого, ни ново,
Горит, да в сердце остается тьма.
Когда чадит усталое безверие,
То нам нельзя принять его дела,
Нельзя забыть, что мы сыны Империи —
А не колониального угла.
И потому взойдем на холм — и снова
С него увидим и зеленый шум,
И крест церковный, и звезду Рубцова —
Звезду полей, звезду российских дум.
И силы обретем стерпеть измены
И от беды расплакаться навзрыд.
И вы постойте, братья, резать вены.
Бог не простит, Россия не простит.
Когда чадит ленивое безверие,
То кто-то должен бить в колокола
И сохранять высокий дух Империи,
А не колониального угла.
И сохранять молитвенное слово,
Державный свет, трудолюбивый ум
И храм, и волю, и звезду Рубцова –
Звезду полей, звезду российских дум.
***
С востока запах гари доносило.
Как ни милы любовные утехи,
Я облачился в ратные доспехи.
И в путь.
Пора.
Взошло уже светило.
Со мною Бог, да молодая сила.
- Ты пропадешь! - жена заголосила. -
Куда тебя несет?
Сильна орда,
Угроз твоих не убоятся ханы,
Ни храмы не спасти, ни города,
Придет Илья -
Он отомстит поганым...
Терпела Русь. Ждала приход Ильи.
А у него как будто нет семьи.
***
Прости меня. Прости мое ненастье,
Ворчливый дождь,
Что полюбил не душу, а согласье
И тела дрожь,
Что сердце предложил тебе и руку.
И скуку книг.
Прости меня. Мою смешную муку -
Мой черновик -
Мой вечный спор, которому досталась
Тревога дня.
Прости мою несдержанную старость.
Прости меня.
1995
ЛЮБИМЫЕ ВРАГИ
Они желают мне пропасть,
Сгореть в их гневе без остатка –
Судьба, пожалуй, удалась,
Когда с врагами все в порядке.
И ворожат, и целят влет,
И строят козни и помехи,
И это право мне дает
Сказать о жизненном успехе.
Но не до ссор, не до бузы,
В них уязвимая защита.
Как возлюбить и отразить
Удар и левою ланитой?
Как осознать, что суждена
Врагу последняя рубаха?
Что искушает сатана
Свалить врага единым махом,
Пронзить каленою стрелой,
Спалить его тесовый терем,
И после чаши круговой
В гордыне наступить на череп?
Как не забыть в победный час
И помнить в череде событий:
«Молитесь за хулящих вас,
За проклинающих молитесь»?
Мне эта правда дорога,
Мне надо пожалеть злорадца,
Помочь упавшему подняться,
Любовью заслужить врага.
ИЗ МУРОМА
Не верь шишигам и халдейским книгам.
Будь на заутрене. И торопи отъезд.
И путь прямой лежит через Чернигов.
И мимо славный Леванидов крест.
Во стольный град, что под хазарским игом,
Что обложили данью. А окрест –
Разбойный свист. Ни милостей, ни выгод.
Но Бог не выдаст, а свинья не съест.
От свиста травы никнут и дубравы –
Прочь осыпаются лазоревы цветы.
И чёрной силушки стоят на переправах
Сторожевые зоркие посты.
В раздорах и усобицах держава –
Без драки не проедешь и версты.
***
Оставим кураж декадентов,
Прервем наш нешуточный спор.
Шумит бригадир, что цемента
Не хватит, что жидок раствор.
Прервем о стихах и сонатах,
О ритмах и мифах... Всерьез
Доверим на время лопатам
О форме и сути вопрос.
И утро реально и грубо
Смешает, почти примирив,
Мистический стиль Сологуба,
Щебенку, анапест, тариф.
КРЕЩЕНИЕ
Январь и вечность... Только полночь бьет –
Земные воды, как душа, трепещут.
Их колебанье разбивает лед.
Нисходит голубь в углубленье трещин
Крестообразных. И небесный свод
Светлеет. И затон печорский плещет
Волною иорданской. И народ
Спешит во храм, спешит на водокрещи.
Спешит избыть житейский темный прок
В морозную торжественную пору,
Предпочитая тропари и прорубь,
Свечу, Россию, веру и Восток.
И радуется сердце, что как встарь –
И зримей вечность, и знобит январь.
***
Блажен тот муж, который не идет
На шумные советы нечестивых,
Он, словно древо при потоках вод
Посаженное, чтобы терпеливо
И в час урочный принести свой плод.
Не доверяя страстному порыву,
Он созерцает жизни небосвод –
Внимательно, спокойно и пытливо.
А нечестивым нужен гнев и страх,
И нрав, и торг, где верят темной силе,
Рвут удила и ткани сухожилий,
Мешают языки, религии и стили
И юность сердца обращают в прах,
В горсть раздраженья вавилонской пыли.
ИЗ ЕККЛЕСИАСТА
Всё никчёмно – нет пользы в трудах.
И ворчлива судьба, как старуха,–
Множим грех, возвращаемся в прах...
Суета и томление духа.
Всё никчёмно – всё было в веках.
Не насытить ни зренья, ни слуха.
Жаждем сути. Живём впопыхах.
Суета и томление духа.
Но печальные мысли отринь
И оставь состязанье гордынь,–
Весели свою кровь медовухой.
Взыщет Бог – будет время Суда.
Помни это. А всё – суета...
Суета и томление духа.
***
Изведем себя неутешные
И раскаемся просветленные,
Но опять сотворим поспешные,
Сотворим слова потаённые.
Да не ввергни во тьмы кромешные
Наши головы забубённые.
Прости, Господи, души грешные;
Многогрешные, беззаконные,
Сладки, сладки нам смыслы туманные,
Гимны гневные, песни майданные,
Но очисти от праха словесного.
Вседержитель, спаси люди странные,
Паче всех человек окаянные,
Не лиши Ты нас Царства Небесного.
***
Ты говоришь, что ты – народ,
Его мечта и суть,
А я – нечаянный просчёт,
Недуг, обратный путь.
-
Я говорю, что я – народ,
Его ревнивый взгляд.
Что это я иду вперёд,
А ты идёшь назад.
-
Пока мы спорим от души,
Рвём разум пополам,
Народ торопится, спешит
Привычно по делам –
-
Построить дом, посеять рожь
Иль огранить алмаз.
И – слава Богу! – не похож
Ни на кого из нас.
ВОРКУТА
В подвалах вечной мерзлоты
Без отпеваний зябнут кости
Прорабов и рабов тщеты
И жертв служения и злости…
А мы привычно ходим в гости
И дарим книги и цветы.
И сетуем за чаепитьем
На зимний стиль календаря.
Ни эпохального событья,
Ни тихого монастыря.
И говорим: «Пора в столицы» -
И сразу шумно за столом!..
Где угораздило родиться,
Там и живем.
Так и живем.
***
И.Д.Шамрай
Прием процедур и таблеток,
Нелепый больничный халат,
Смиряют волненье диетой,
«Дышите ровней»,– говорят.
Твой строгий покой не нарушу.
С диагнозом я не знаком.
Но душу, бессмертную душу,
Вдруг станут лечить порошком.
И, горьких испив люминалов,
Подумаешь – сил больше нет,
Доверчиво примешь усталость,
Как добрый и здравый совет.
Тревожные слезы иссушишь,
Друзей поменяешь и быт...
Скажи – пусть не трогают душу.
Не лечат. Ничем. Пусть болит.
***
Сошники-то у него из булата,
Пашет поле на соловой кобыле,
Но задумался Микула-оратай
О невиданной напасти и силе.
Из былины он взирает пытливо –
Налетел на Русь, грозит нешутейно
Ворог «Брифинг-допинг-альтернатива-
Демпинг-кемпинг-лизинг-клиринг-контейнер».
Ловок тать и дело ладит с размахом –
И уже стеною заросли терний,
И слова избыл певучие бахарь,
И коровы не мычат на деревне.
Зрит Микула – срок пришел испытаний.
Утолить не может русской печали –
Где же вы,
богатыри и крестьяне?!
Все на брифингах.
Ушли – и пропали.
***
Нас легко предавать – мы доверчивы, словно киты,
наши грезы не замки воздушные строят – скиты,
чтобы в них поселить первородное чувство вины,
строят бомбоубежища, чтоб отдохнуть от войны,
нас легко предавать – мы удара не ждем со спины.
Мы не ждем – невдомек,– что герой по-хазарски лукав,
аккуратный трибун, адвокат человеческих прав.
Странный колокол, Герцен – пугать европейских ворон,
низводить бородинское небо и веру, и трон.
Из подвальной бойницы ударить и в честь, и в беду,
в прописную присягу в кромешном чеченском году,
в нашу юную, светлую, присную, русскую рать.
Нас легко предавать – до смешного легко предавать.
***
Страсти, страсти —
гордые стихии —
Стихли вдруг в сердечной глубине,
Слышу я смиренье литургии:
Кто-то помолился обо мне.
Кто он, мой заступник перед Богом?
Кто сумел простить, не упрекнуть
И моим бесчисленным тревогам
Попросил спасение — и путь?
Верую.
Как долго и как странно
Я блуждал, как будто жил вчерне.
И вхожу я в Церковь покаянно —
Кто-то помолился обо мне.
Январь и вечность. 1995
Первый вариант
***
Кто же нас отравил своевольем?
Кто внушил, что мы с Богом равны?
Правоту утверждаем дрекольем,
Спорить – так до гражданской войны.
И срываем устои, как глянцы,
Словно нечего сердцу беречь, -
Монархисты и республиканцы,
На огонь уповаем и меч.
От догадки случайной хмелея,
Забываем отцов имена.
И проносится смерчем идея
По земле, что нам Богом дана.
А мы спорим, не зная спасенья,
Как любить нам российскую синь, -
До чернобыльского откровенья
И до нечерноземных пустынь.
1989
***
Снедает душу вовсе не нужда,
А теплый ум, его скупой расчет,
Мой добрый ангел и моя звезда —
Одна любовь спасает и спасет.
Но искушает варварская речь,
Чужой закон и собственный разброд,
И гибнет от меча поднявший меч —
Одна любовь спасает и спасет.
Со мною помолись, осилим страх,
Злосчастие в сердцах и у ворот.
В земных исканьях и на Небесах —
Одна любовь спасает и спасет.
***
Где сладкий дым Отечества? – Лишь гарь.
Разбой уже не спишешь на погоду.
И что-то должен русскому народу
Сказать неправославный государь.
И упростились нравы и словарь,
И новую предчувствую угоду
Крикливой черни.
Прочно входят в моду
Бродвейский сленг, японский календарь.
И познаю, внимая пестрым дням,
Бездолицы, безладицы,
укрепы,
Что надо возводить страну, как храм,
Испытывая благодать и трепет.
И гарь вдыхаю.– Драгоценный пепел
Разносит ветер по материкам.
1992
***
То вид Отечества: гравюра,
На лежаке солдат и дура.
И.Бродский
Не лик, а вид Отечества, гравюру,
Лубок мыслитель созерцать привык –
Кривую улицу, согбенную фигуру,
Железную кровать, священный броневик.
И потому все следует к сумбуру,
К распаду и крушенью,
и мужик
Пьет политуру, славит диктатуру
И не читает запрещенных книг.
Холодный ум подлог не покоробит –
Он созерцает вид, а не юдоль.
Изыскан слог, его признал бы Нобель –
Решит академический Стокгольм...
А на Руси – и чернозем, и снег,
И сон, и бунт, и Бог, и человек.
1992
***
Из Вешек в город торговать на рынок
Почти не едут. Невеликий прок.
И заворую каждому оброк,
И нет дорог – в распутицу суглинок,
Как топи вязнет – бедствие глубинок.
Да и сказал Степан, а он знаток,
Что надо обождать еще чуток,
И будет лучше.
После Оспожинок.
Дай Бог... Потерпим. Срок, считай, недолог.
Жаль, перестали продавать махру.
И чем кормить коров, бычков и тёлок?
И где достать бензину?
Ввечеру
Из города приехал...идеолог
И призывал деревню к топору.
1992
***
Деревня Вешки смотрит телевизор,
Крутой американский боевик.
Сбивает на экране грузовик
Сенатора. Гадает экспертиза.
И нет улик. Но есть звезда стриптиза.
И челюсти акулы. И тайник
В гробу раджи. И призрак. Женский крик!
Убийца-робот прыгает с карниза.
И напрягает зрение и нюх
Рябой упырь. И рокер стриты рушит.
И за измену босс девицу душит
И прячет тело в ящик для подушек.
Деревня Вешки затаила дух.
Былин не помнит. Не поет частушек.
1992
***
Жил русский поэт – он от Бога обрёл
Сердечное слово, державный глагол,
Молитвенный вздох Валаамской тиши,
Смиренье и меч православной души,
Лицейский бонтон, холмогорский подзол…
В крещенский мороз он ко Спасу ушёл.
Но живы зоилы – находят в стихах
Они неуместный имперский размах,
Находят опасный имперский аршин
И веру в имперскую волю равнин.
Дарует судьба и посмертную месть
Тому, кто не предал российскую честь.
1992
***
Падут подле тебя тысячи, и десять тысяч
одесную тебя; но к тебе не приблизятся.
Пс. 90, 7
И храм взорвут, искрошится гранит,
И страх ночной войдет в сердца мятежен,
И город запылает и сгорит,
И юный брат глаза навеки смежит.
И новый день стыда и панихид
Восславит бес, для душ готовя мрежи…
Читай псалом, Господь тебя хранит –
И нет иных покровов и прибежищ.
Читай псалом и медленно вникай
В холодный дол в его печаль густую,
И объясни своим ученикам –
Падут и десять тысяч одесную…
Но Бог хранит твой небогатый дом,
И твой тяжелый слог, и твой псалом.
1993
***
На реках Вавилонских, тамо
седохом и плакохом…
Пс. 136, 1
По-русски плачет над рекой ветла,
Что жизнь течет в каком-то Вавилоне,
Живём в плену. И по святой иконе
Струится кровь, – то дерзкая стрела
Пронзила Лик. Ржут за Сулой комони.
Горят костры – незваным несть числа.
И память выжигается дотла.
Куражится чужанин: «На гармони
Сыграй, Иван, хочу народных сцен!» –
Но как забыть, что древнего я рода?! –
Дочь Вавилона! Капище разброда,
Измены, разрушения! Блажен,
Кто с чистым сердцем чистыми руками
Твоих младенцев разобьет о камень.
***
Вам пора собираться –
опять за картонной стеной
Что-то грозно мычат
и ругаются грязно спросонок,
Вам пора уезжать –
пахнет долгой войной и пивной,
Умирает страна, и безудержно
плачет ребенок.
Сколько можно терпеть, что зима
остается зимой,
Сколько можно страдать
от общественных головоломок,
А от пьяной обиды вдруг выхватит
нож наборной
И ударит под сердце какой-нибудь
русский подонок.
Как легко говорить,
что родились в проклятой стране,
Как легко повторять о ее неизбывной вине,
Так легко будет вам уезжать. –
Я о вас помолюсь. –
Да улягутся страсти, попутные дуют ветра,
И судьба обретает простые заботы. Пора!..
Или вы, или Русь.
1993
***
Отравлены и реки, и глаголы…
Вопросы и ответы предрешив,
Сбываются – как точно! – протоколы.
Фальшивые? Так значит, мир фальшив.
Шумит беспечный век – дитя крамолы,
К безбожному грядущему призыв,
Слепы его союзы и расколы,
И за семью печатями архив.
Отравлены колодцы и отваги…
Учитель, вопиющий для пустынь,
Твои прозренья – сложная латынь,
Когда забавней слушать лёгкий шлягер,
Навязчивый – навязанный – мотив
Фальшивых мудрецов… И мир фальшив.
1993
В ПРИВОКЗАЛЬНОЙ ПИВНОЙ
Г. Спичаку
В привокзальной пивной, темным хмелем томим,
Мрачно буркнул мужик, как ругнулся:
«Кильдим!»
Непонятное слово, чудной оборот,
Но его не забыл привокзальный народ.
Не ответить уже, сколько лет, сколько зим
Прозывается эта пивная «кильдим».
В ней любые сословья изводят досуг,
В ней врачуют хандру и похмельный недуг.
И, устав от ума, набираются — в дым,
И судьбу поминают нелестно — кильдим.
И судьбу запивают унылым пивком,
И толкуют, что делать, — идти в гастроном?
Или в колокол бить? — Как ударить в набат!
Что же делать? И кто, наконец, виноват?!
Кто же русский аорист пустил на распыл,
Что бормочем, бубним свой кильдим —
«дыр бур щил»?*
Самовитый абсурд, невеселый итог —
Морок, пьянка, свобода (!) —
кильдим да бобок…**
Безыконный барак и безвольный протест,
Басурманская кривда нас поедом ест.
В тридесятых пещерах угрюмый колдун
Насылает, как порчу, властителей дум.
Осеняет просторы заклятьем своим —
Чернокнижным,
надежным двусложным — кильдим.
Нет! Пока еще ведомо зренью сердец —
На нечистую силу есть меч-кладенец.
Так не медли, приди и веди, светлый князь!
В привокзальной пивной
твоя рать собралась.
Но приходит не кесарь,
не витязь — монах,
Юный инок — обычные четки в руках.
— Поспешите к обедне, —
спокойно зовет. —
Вы же русский народ, привокзальный народ!
Отжените гордыню, уныние, блажь,
Надо Богу молиться и петь «Отче наш…»
Но смиренному иноку мы говорим:
— Да пошел ты подальше,
пошел ты… в кильдим.
Тут такие дела начинаются, брат!
Тут решают, что делать и кто виноват,
Кто лукав, кто агент иностранных держав,
Кто возьмёт телефон, кто возьмет телеграф…
Хватит демонам править великой страной! —
Гнев выходит, как пена из кружки пивной.
Гнев мешает молиться, хотя бы сказать:
Боже наш! На Россию излей благодать…
Боже! Господи!
Что мы с собою творим?! –
«Дыр бур щил» и бобок,
волапюк*** и кильдим.
* начало известного стихотворения футуриста А. Крученых. Нарицательное обозначение бессмысленности.
** название рассказа Ф. Достоевского ("Дневник писателя" за 1873 г.), означает лепет мертвецов, нечто бессмысленное.
***Волапюк – 1. искусственный язык; 2. набор бессодержательных фраз
ЗВЕЗДА РУБЦОВА
Терзаться — так державным русским словом,
А не игрой усталого ума:
Которому священное - оковы,
Небесное и горнее - тюрьма.
Чадит, чадит усталое безверие,
Но нам нельзя принять его дела,
Нельзя забыть, что мы сыны Империи —
А не колониального угла.
И потому взойдем на холм — и снова
С него увидим и зеленый шум,
И крест церковный, и звезду Рубцова —
Звезду полей, звезду российских дум.
И силы обретем стерпеть измены
И от беды расплакаться навзрыд.
Постойте, братья, резать свои вены.
Бог не простит, Россия не простит.
Когда чадит ленивое безверие,
То кто-то должен бить в колокола
И сохранять высокий дух Империи,
А не колониального угла.
И сохранять молитвенное слово,
И сохранять непомраченный ум
И храм, и волю, и звезду Рубцова –
Звезду полей, звезду российских дум.
1994
***
С востока запах гари доносило.
Как ни милы любовные утехи,
Я облачился в ратные доспехи.
И в путь. Пора. Взошло уже светило.
Со мною Бог да молодая сила.
— Ты пропадешь!— жена заголосила.—
Куда тебя несет?
Сильна орда,
Угроз твоих не убоятся ханы,
Ни храмы не спасти, ни города.
Придет Илья — он отомстит поганым...
Терпела Русь. Ждала приход Ильи.
А у него как будто нет семьи.
1987
***
Прости меня. Прости мое ненастье,
Ворчливый дождь,
Что полюбил не душу, а согласье
И тела дрожь,
Что сердце предложил тебе и руку.
И скуку книг.
Прости меня. Мою смешную муку -
Мой черновик -
Мой вечный спор, которому досталась
Тревога дня.
Прости мою несдержанную старость.
Прости меня.
***
Никто не стал твоим врагом,
не заслужил ты эту честь.
А. Дольский
Судьба нам оказала честь,
Будь осторожен, но задорен, –
Мой друг, у нас с тобою есть
Отныне враг – противоборец.
Он ворожит и целит влет,
И строят козни и помехи,
И это право нам дает
Сказать о жизненном успехе.
Не опуститься до бузы,
В ней уязвимая защита.
Но возлюбить и отразить
Удар и левою ланитой.
И осознать, что суждена
Врагу последняя рубаха.
Лишь искушает сатана
Расправиться единым махом –
Пронзить каленою стрелой,
Огню предать тесовый терем,
И после чаши круговой
В гордыне наступить на череп.
Но не поддайся. В светлый час
Победы вспомним, стойкий витязь –
«Молитесь за хулящих вас,
За проклинающих молитесь»?
А если только пустельга –
Наш недруг, пожалей злорадца.
И помоги ему подняться,
Любовью заслужить врага.
1991
***
Не верь шишигам и халдейским книгам.
Отстой заутреню. И торопи отъезд.
И путь прямой лежит через Чернигов.
И мимо славный Леванидов крест.
Во стольный град. – Грозят под хазарским игом
И разореньем князю. А окрест –
Разбойный свист. Ни милостей, ни выгод.
Но Бог не выдаст, а свинья не съест.
Не верь волхвам, их ведовским уставам,
Их ворожбой беды не отвести.
Спеши. – Уже стоят на переправах
Сторожевые зоркие посты.
Черным-черно. В усобицах держава –
Лукавые советники в чести.
1992
***
Оставим кураж декадентов,
Затейливый спор-разговор,
Шумит бригадир, что цемента
Не хватит, что жидок раствор.
Оставим стихи и сонаты,
Хорей и фагот... И всерьез
Доверим на время лопатам
О форме и сути вопрос.
И утро реально и грубо
Смешает, почти примирив,
Мистический стиль Сологуба,
Щебенку, катарсис, тариф.
КРЕЩЕНИЕ
Январь и вечность... Только полночь бьет –
Земные воды, как душа, трепещут.
Их колебанье разбивает лед.
Нисходит голубь в углубленье трещин
Крестообразных. И небесный свод
Светлеет. И затон печорский плещет
Волною иорданской. И народ
Спешит во храм, спешит на водокрещи.
Спешит избыть житейский темный прок
В морозную торжественную пору,
Предпочитая тропари и прорубь,
Свечу, Россию, веру и Восток.
И радуется сердце, что как встарь –
И зримей вечность, и знобит январь.
***
Блажен тот муж, который не идет
На шумные советы нечестивых,
На шумные собранья, где народ
Приветствует вождей велеречивых.
Блажен тот муж, который предпочтет
Молитву снам успеха и наживы, –
И воля, и простор его свобод
В законе Господа. – Возделывает нивы
Души своей, когда ретивый торг,
Желая угодить, желая – чтоб любили
Мешает языки, религии и стили,
Рвёт удила и ткани сухожилий, –
Когда хмельного веча
правит толк,
Земного праха, вавилонской пыли.
ИЗ ЕККЛЕСИАСТА
Всё никчёмно – нет пользы в трудах.
И ворчлива судьба, как старуха,–
Множим грех, возвращаемся в прах...
Суета и томление духа.
Всё никчёмно – всё было в веках.
Не насытить ни зренья, ни слуха.
Жаждем сути. Живём впопыхах.
Суета и томление духа.
Но печальные мысли отринь
И оставь состязанье гордынь,–
Весели свою кровь медовухой.
Взыщет Бог – будет время Суда.
Помни это. А всё – суета...
Суета и томление духа.
***
Изведем себя неутешные
И раскаемся просветленные,
Но опять сотворим поспешные,
Сотворим слова потаённые.
Да не ввергни во тьмы кромешные
Наши головы забубённые.
Прости, Господи, души грешные;
Многогрешные, беззаконные,
Сладки, сладки нам смыслы туманные,
Гимны гневные, песни майданные,
Но очисти от праха словесного.
Вседержитель, спаси люди странные,
Паче всех человек окаянные,
Не лиши Ты нас Царства Небесного.
***
Ты говоришь, что ты – народ,
Который не дурак,
А я – совсем наоборот –
Ошибка и сорняк.
-
Я говорю, что я – народ,
Что лучше во стократ,
Что неизвестно, кто вперёд,
А кто опять назад.
-
Пока мы спорим от души,
Рвём сердце пополам,
Народ торопится, спешит
Привычно по делам –
-
Построить дом, посеять рожь
Иль отыскать алмаз.
И – слава Богу! – не похож
Ни на кого из нас.
ВОРКУТА
В подвалах вечной мерзлоты
Без отпеваний зябнут кости
Прорабов и рабов тщеты
И жертв служения и злости…
А мы привычно ходим в гости
И дарим книги и цветы.
И сетуем за чаепитьем
На зимний стиль календаря.
Ни эпохального событья,
Ни тихого монастыря.
И говорим: «Пора в столицы» -
И сразу шумно за столом!..
Где угораздило родиться,
Там и живем.
Так и живем.
1993
***
И.Д.Шамрай
Прием процедур и таблеток,
Нелепый больничный халат,
Смиряют волненье диетой,
«Дышите ровней»,– говорят.
Твой строгий покой не нарушу.
С диагнозом я не знаком.
Но душу, бессмертную душу,
Вдруг станут лечить порошком.
И, горьких испив люминалов,
Подумаешь – сил больше нет,
Доверчиво примешь усталость,
Как добрый и здравый совет.
Тревожные слезы иссушишь,
Друзей поменяешь и быт...
Скажи – пусть не трогают душу.
Не лечат. Ничем. Пусть болит.
1985
***
Сошники-то у него из булата,
Пашет поле на соловой кобыле,
Но задумался Микула-оратай
О невиданной напасти и силе.
Из былины он взирает пытливо –
Налетел на Русь, грозит нешутейно
Ворог «Брифинг-допинг-альтернатива-
Демпинг-кемпинг-лизинг-клиринг-контейнер».
Ловок тать и дело ладит с размахом –
И уже стеною заросли терний,
И слова избыл певучие бахарь,
И коровы не мычат на деревне.
Зрит Микула – срок пришел испытаний.
Утолить не может русской печали –
Где же вы, богатыри и крестьяне?!
Все на брифингах. Ушли – и пропали.
1990
***
Нас легко предавать –
мы доверчивы, словно киты,
наши грезы не замки воздушные строят – скиты,
чтобы в них поселить первородное чувство вины,
строят бомбоубежища,
чтоб отдохнуть от войны.
нас легко предавать – мы удара не ждем со спины.
и не ждем – невдомек,– что герой по-хазарски лукав,
аккуратный трибун, адвокат человеческих прав.
Странный колокол, Герцен – пугать европейских ворон,
низводить бородинское небо и веру, и трон, -
Из подвальной бойницы ударить и в честь, и в беду,
в прописную присягу в кромешном чеченском году.
В нашу юную, светлую, присную, русскую рать.
Нас легко предавать – до смешного легко предавать.
***
Страсти, страсти — гордые стихии —
Стихли вдруг в сердечной глубине,
Слышу я смиренье литургии –
Кто-то помолился обо мне.
Кто он, мой заступник перед Богом? –
Кто сумел простить, не упрекнуть
И моим бесчисленным тревогам
Попросил спасение — и путь?
Верую.
Как долго и как странно
Я блуждал, как будто жил вчерне.
И вхожу я в Церковь покаянно —
Кто-то помолился обо мне.