- Ты на меня давишь, сжимаешь рукою горло.
Невольно всплывает вопрос: кто из нас мужчина?
Я по струнке хожу, а ты восклицаешь «Вольно».
Сей возглас взывает во мне, как колокольня.
Порой не пойму, за что эта вся чертовщина?
Мне нужно побыть одному, поглядеть на свое болотце,
Посетить родную пещеру, в ней рукой поводить по стенам.
Знаешь, родная, ничего другого не остается,
Как пожинать плоды, хватать жадно в послевоенном
Омуте чистый воздух, упиваться свободой тлена,
А потом возвращаться в наш дом, ложиться к твоим коленям.
Всегда возвращаться, неважно, как далеко б я не был...
- Они так часто уходят. Не ты, но другие люди.
Теперь панически страшно: а вдруг не бывает «вечно»?
Вдруг слухи о любви до последнего вздоха раздуты?
Мне меньше всего хотелось быть для тебя встречной,
очередной, обычной, пустой или бессердечной.
И вот когда ты уходишь: не важно на 2 или 3 минуты,
на час, на обед, на праздник, во мне верещат сирены.
В миг слепну, тоскую, гасну, все свечи во мне задуты,
Поводок спускаю со скорбью, ревностью и мигренью.
И теперь на моей арене рыщут, пастью скрипят гиены
И бездушные манекены им с трибуны кричат: «На бис!».
За тобою закрылась дверь. Я вдоль двери опускаюсь
вниз...