Поклонник-ужасник — тот, кто равно гениален, равно танцует от метафизических совочков, впаянных в межэтажные перекрытия, и от биполярных точек зрения на один и тот же вопрос. Это тот, кто никогда не дает по носу участникам дискуссии, кто не рисует озабоченную позицию и не заботится о продзапасе. Невозможный человек этот лежит донной трескою на глубине и фиг когда покажется на поверхности волны, создаваемой им самим, потому что ничего не создает.
Харончик делает небо синюшным через посредство горьких и мощных методов, указывая на ошибки, противоречия, дальнюю невинность философских тем, недостоверность заявленных доказательств. Наметившийся сюжет с участием частных билетов и неподвижной эклектичности хорош, как хороший пол - например, мужской, но возможны варианты, всё обсуждаемо. Нету форм единоличных шире, чем эта, и последний бог, живущий среди нормальных людей, по сути является цветком-акробатом.
По-видимому, все плюнули на риски и в краски текущего дня, спрятали тортик за койко-местом, вишенка покатилась стальным шариком, и соседи взметнулись выспренно, и вот уже пустой флаг сухо копит ресурс, и лед говяжий обогащен теперь вертящейся весной. И ею верчусь и я, и говорю - Профсоюзная, край потаенного лица там, широта души Штирлица, грызущего листочек и гадающего - петушок или курочка, и ситуация выходит из берегов и заливает совокупность систем, настроенных под пользователя, и что теперь делать, как порешить накопившееся?
Даже когда маршрутки скачут по пням, ожидая чего-то вдруг, всё равно всё происходит по закону. Мироздание веское, хлесткое, и при виде его действий хмарь туманом застилает глаза, и глаза становятся, как курица с тылов.
Я принял невозможно меньше минимума, и отпускал поэтому всё, любишь есть, говорят, так отпусти язык свой, но молчи, таись. Еще минута - и свой кудахчащий гимн, оформленный на нотной бумаге, заберешь обратно, туда где был, и настанет День пятисот потушенных садов, и говорить про него потом будут, что всё было случайно и изящно внешне.
Госпитальный карандаш очинить и набросать туманный по содержанию ответ на вопрос ангела на голове у белой кошки. Он говорит: ему всё стыдно там, где всем помог чем мог, и теперь не чувствует ног - забегался, ведь это был день визитов, а теперь будет вечер телефонных звонков, как писал Рубинштейн, но лучше бы не надо звонков, тишины хочу, тишины, как говорится.
А вот и местная сущность выходит на сцену, на ковер, и становится видно, что неполадки клубками свернулись. Древние расклады теребят профессиональную колоду с дислокацией тревожной кнопки на лбу, себе на лоб, мол, прилепи карту и езжай.
Незачёт бесшумному! Переехал в тюрьму, несмотря на подношение, и это настолько зима внутри и снаружи, что видны лишь адские линии, что с лисами договорились об основном. Брутализм, кричим, перелетает, чтобы наладить систему, но далее теряется в клубах дыма, испускаемого факелом. Так плавится капроновый чулок, намотанный на палку, и дым из-за этого чёрный, с неприятным едким химическим запахом.
Не знаю, врешь ли ты или говоришь правду своей стране и о той стране, в которую идешь, но это неважно, потому что точка начала конца маршрута - о эта рекурсия родительных падежей! - уже пройдена, она уже за спиной, как крылья, опавшие, засохшие, твердое каменистое тело за спиной, которое скатится с плеч только после наступления темноты, и потрескается тогда краска, и нож для резки бумаги наконец станет нужным для целей очистки доски, по которой пустят тебя гулять пираты холодных морей.
Выходим в Любви, это город такой, – и ни к селу ни к городу вспоминается строчка: прости, что читали Бунина, аллеи эти алеющие в лучах, восьмая параллель - воображаемая линия, которой нет. Общие опасности, записной покой рода бесцветного китайского символа - сочетанные, дают они на первом уровне гигантскую наледь в сентябрьской комнате, украшенной мальвами, на втором компенсируются пустой площадкой большого участка, на третьем галактические общности устанут, произойдет наконец замещение уходящей группы, а на последнем - на последнем преходящая, она кинет прощальный взгляд, то ли плачет, то ли позволит себе ненадолго сорваться, ей и так всё можно, да и остальным при взгляде на нее - тоже.