Всё, что есть у меня - одержимость и джин,
размывающий кубики льда
под ребром - там, где пение сжатых пружин -
обещание или мольба
неразбавленной кровью поить божество,
выживая опять и опять.
Не смотри мне в глаза - разглядишь не того,
кем так долго рассчитывал стать.
Мой единственный козырь - не помнить потерь
и к слезам не примешивать джин.
Если верность - голодный, измученный зверь,
ей не нужно особых причин.
Не дави на пружины - уже хорошо,
что их пение - свист, а не вой.
Не смотри мне в глаза - у меня за душой
ничего, ничего, ничего.
И не важно, зачем я - цинично чужим -
шёл на запах полынных кудрей,
пусть навязчивей пение сжатых пружин,
а фантомные боли острей.
Мне формально плевать - в гроб, в кровать, к алтарю -
я прозрачней, чем джин и слюда.
Не смотри мне в глаза - я и сам не смотрю
на размытые кубики льда.
У меня в рукаве - перекрёсток дорог,
запасной поворот не туда,
я неблагонадёжен - врождённый порок
или редкий, не отнятый дар.
Априори без разницы - проклят, любим,
если некуда больше смотреть.
Всё, что есть - неразбавленный гемоглобин,
размывающий узы и смерть.