Возвращение в царство Пл. Гл. 21 Море плезиозавров

   
 
 
 
                Глава 21          Море   плезиозавров      



    
 
 Здесь слишком много значит понятие силы – прошлое так близко, что,
впусти его палец в щель, оно войдёт и усядется посреди комнаты.  А рядом…
присядет и предательство – слабость, которая ради того, чтобы примазаться к
 силе, готова топтать ногами ещё более слабых…       
                Кир  Булычёв,  роман «Последняя война»      

 
 Судорожные спазмы современной культуры… гражданские и международные войны –
неслучайны:   они есть естественное выражение сердечной жестокости, алчности,
 зависти  и  ненависти.      
                Ильин И.      
 
 
 

 
 
 За неполные сутки «постсумеречного» плавания местность вокруг разительно изменилась.
Берега превратились в болотистые трясины, и пристать к ним даже для кратковременного отдыха не представлялось возможным.
   
        Стало жарко, с болот летели мириады жалящих насекомых.  Сейчас бы посидеть у костра, под защитой дымной завесы, но, увы.  Попытались на первой лодке зажечь дымокур, но он давал недостаточно дыма. 
 
    - Обратите внимание, – сказал Каштанов, – берега раздались в стороны настолько, что похоже, мы входим в устье реки. А значит, впереди, вероятнее всего, море или крупное озеро. 
        Действительно, далеко впереди открывались безбрежные пространства с настоящими морскими волнами – невысокими, но, как вскоре убедились путешественники, солоноватыми. Здесь, у песчаного берега, пресная речная вода смешивалась с морской, солёной. 
        Наконец у путешественников появилась возможность отдохнуть, разбив лагерь. Причём не на жёсткой траве и хвощах, а на шикарном беловатом песке, почти «курортного типа».  Воистину тепличные условия, как по заказу! 
        Пятна изумрудно-зелёной растительности сливались далеко от берега в сплошную полосу труднопроходимых зарослей. Растения не могли подступить вплотную к воде, отделяясь от неё широкой полосой чистого песка.  Вероятно, морской прибой, который наверняка усиливался во время штормов, не давал растительности как следует укорениться близ воды. 
        Здесь, на обширном пляже, где свежий морской бриз отгонял докучливую надоевшую мошкару, друзья и расположились на ночлег. 
        Выгрузив на берег вещи, затащили обе лодки поближе к палатке – пока поставили только одну – и развели костёр. Тут же поставили на огонь пресную воду в большом закопченном чайнике с помятыми боками, которому сильно досталось во время сплава по гористому участку реки. 
        Всем хотелось искупаться – но зайти на глубину, чтобы всласть поплавать, оказалось не так просто – даже в сотне шагов от берега вода еле-еле достигала пояса.  И мелководье, и лёгкая солёность волн всем напомнила Прибалтику – именно «игрушечность» прибрежных вод сходна была с побережьем Балтийского моря. 
        Освежившись, путешественники собрались вокруг веселого костра, в котором потрескивал собранный на пляже сухой и обточенный волнами древесный плавник. Сидя за вкусным чаем из душистых трав и золотистых листьев гинкго, принялись обсуждать дальнейший маршрут экспедиции.  Можно, конечно, рискнуть и попытаться достичь противоположного берега… но полной уверенности в успехе такого предприятия не имелось.  Редкие серо-зеленоватые полоски, чуть различимые даже в сильный бинокль, могли оказаться всего лишь безжизненными морскими островами – да ещё без рек и ручьёв, то есть без пресной воды. 
        Но ведь одна из этих далёких полосок могла оказаться мысом континента, материка, или очень большого острова с изрядными запасами пресной воды? Могла, но… стоило ли рисковать? 
        Более реально – безопаснее, по крайней мере – продолжить плавание вдоль берега.
        Но вот на запад или на восток? 
        Решение отложили на потом, а пока занялись рыбалкой. Тем более, что запасы мяса рано или поздно должны были подойти к концу, следовало их поберечь. К тому же, любопытно – какой окажется на вкус уха из морской рыбы?   

    Первая же пойманная рыба оказалась кистепёрой и «главный зоолог экспедиции» не преминул прокомментировать сие знаменательное событие:      
    - Сейчас мы с вами, друзья, как бы «окунулись» на минутку в совсем древние времена – в ранний палеозой, почти 500 миллионов лет назад.
    Тогда, именно тогда, рыбы начинали потихоньку «превращаться» в земноводных. И вот что интересно:  пятипалая конечность (лапа, а затем и рука кое у кого!) у самых первых «покорителей суши» возникла путём уменьшения числа плавниковых лучей.      
    – Ясное дело, - кивнул головой Макшеев.       
    – Если именно с этой точки зрения взглянуть «зорким взором» на человеческие руки-ноги, то начинаем понимать, что находятся они… на очень уж низкой ступени развития.   
    – Иначе говоря – рука является примитивным органом?! – удивился Рогацкий.      
    – Да – но лишь с исторической, вернее, геоИсторической и палеонтологической, эволюционной в самом широком смысле точки зрения. Да и ещё раз да!      
    Но, говорю я Вам, и ещё раз повторяю – НО:   
 Было бы ошибкой считать руку человека примитивной в буквальном смысле, тем более в бытовом, повседневном «приложении».   
    Дарвин считал, что человек не смог бы достигнуть своего господствующего положения на планете, не имея таких рук. Другие великие (среди них, кажется, Фридрих Энгельс, но тут я затрудняюсь утверждать наверняка) тоже высказывались подобным образом. А нам, друзья-следопыты, учёные, исследователи подземного мира, остаётся только согласиться с ними!..      
    – Короче говоря, человеческая рука «зародилась», можно сказать, зАдолго до появления самогО человека! – а именно в эру палеозоя, приблизительно 350 – 500 миллионов лет назад!..- восхищённо воскликнул Гриша.      
    - Пару слов ещё об одном парадоксе – но парадокс он лишь на первый взгляд:      
    Примем (пока на веру, доказательства через минуту!) следующий тезис:
 «…Переход кистепёрых рыб к жизни на суше явился результатом… их стремления остаться в воде!!!»       
    Странное утверждение? Давайте поглядим, давайте рассмотрим подробнее.      
    А дело обстояло так. Предки панцирноголовых амфибий мало отличались от кистепёрых рыб (в широком смысле, и те и другие – почти одно и то же… скажем, древние кузены).   Единственное, что прямо-таки бросалось в глаза «путешественникам во времени» (если таковые имелись) - у древних земноводных были сильнее развиты плавники.      
    Здесь и плюсы и минусы. «Минус» в том, что мощные плавники мешали хорошо плавать. У кистепёрых же рыб имелись более лёгкие, удобные «для купания» плавники. 
    Однако – менялся климат, участились и засухи. Вот тут-то и пригодились древним амфибиям их массивные «плавники-лапы».      
    Такие мощные плавники (по сути, первичные лапы) явились залогом более быстрого и успешного передвижения по илистому дну пересыхающих водоёмов. И это, безусловно, хороший «плюс»!      
    Многие кистепёрые рыбы гибли на полпути, тогда как «древние кузены» (первые древние амфибии) успевали добраться ЖИВЫМИ до следующей подходящей лужи!
    Так шёл естественный и жестокий древний отбор, так и получилось, что выживали те, кто смог лучше адаптироваться к новым условиям, скорее доползти до воды под палящими лучами солнца. Выживали, и успевали даровать жизнь своему потомству!..   
    Вот и выходит, что переход амфибий к жизни на суше вызван был как раз их стремлением ОСТАТЬСЯ в воде!      
         
        Разговоры разговорами, но рыбалка продолжалась.      
        Одни участники экспедиции забросили удочки напротив лагеря, иные же – а именно Макшеев и Папочкин – побрели по мелководью назад, к устью реки, где вода казалась поглубже, и шансы поймать приличную рыбину резко возрастали. 
        Вскоре Макшеев уже резко подсекал и выбрасывал на песок одну рыбу за другой. Они, шлёпая хвостами и подпрыгивая на песке, переливались всеми цветами радуги в лучах Плутона и напоминали речную форель. 
        Семёну Семёновичу не везло.  Первая же рыбка сорвалась у него с крючка, другая «форелька» оказалась мелковата.
        Вода здесь отличалась прозрачностью, и стайка рыб, что крутилась вокруг Макшеева, различалась достаточно отчётливо. Над песчаным дном вдруг мелькнула чья-то змеевидная тень и что-то резко дёрнуло под водой леску. Макшеев с трудом удержался на ногах. Тень исчезла, а рыбак рассматривал улов – на крючке болталась голова крупной «форели», ровнёхонько срезанная как раз под жабры чьими-то острыми зубками. 
    - Семён Семёнович! – крикнул он Папочкину. – Давайте-ка выбираться на берег! Конкуренты атакуют! Похоже, здесь и кроме нас имеются неплохие рыбаки! 
        Уже выйдя на сухой песок и собрав пойманную рыбу в тонкостенные кожаные мешки, Макшеев и Папочкин внимательно рассматривали прибрежные воды.  Невдалеке из волн высунулась маленькая голова на тонкой шее, повернулась влево-вправо, и опять нырнула. 
    - Вот он! – крикнул Макшеев и показал на животное. – Точно, это он сорвал рыбу с крючка! 
    - Детёныш плезиозавра, – констатировал Семён Семёнович, – или представитель какого-то мелкого вида этих морских ящеров. Да крупным здесь, на мелководье-то, и не разгуляться. 
        Вдали показались ещё длинные шеи, увенчанные относительно небольшими головами. Эти животные казались крупнее. Они медленно двигались по направлению к мелководью, где только что рыбачили наши друзья.  Казалось, что по морю грациозно плывут чёрные лебеди. 
    - Родители, – уверенно сказал Папочкин, – ищут своего шустрого малыша. Того, который стащил вашу добычу, уважаемый Яков Григорьевич.
        Взрослые плезиозавры, с длинными шеями и двумя парами ластообразных конечностей, в длину достигали пяти метров. И Макшеев, и Папочкин хорошо помнили этих животных, столкнувшись с ними в прошлом путешествии. Тогда удалось добыть и тщательно рассмотреть одного из морских ящеров. Плоское с нижней стороны тело заканчивалось коротким хвостом, а пасть, усеянная мелкими но очень острыми зубами, была достаточно длинной, чтоб успешно хватать рыб и даже маленьких птерозавров, летящих низко над водой.   
        Подвижность и грация этих морских охотников была потрясающей. Уйти от них в волнах казалось просто невозможным. 
        Уже в лагере Макшеев, рассказывая о совместной рыбалке с детёнышем ящеров, предложил назвать обширный водоём не иначе как Морем Плезиозавров.  Получив одобрение, он услышал встречное предложение – дать имя реке, по которой экспедиция успешно прибыла в морской край. Совместными усилиями подобрали неплохое название – Медвежья река. 
    - В честь Плутоши, – кивнул Папочкин, указывая на весёлого и в меру упитанного медвежонка, который в эту минуту увлечённо грыз одну из пойманных рыбин – не от голода, а, скорее, для игры. 
Как только «форель» перестала бить хвостом и затихла, Плутоша потерял – вернее, потеряла – к ней интерес.   
 
  Итак, в этот светлый погожий день, первый день пребывания экспедиции у моря, на карте подземного
мира, помимо различных значков и множества цифр, обозначавших расстояния, высоты и
т.п., появились два названия – Медвежья река и Море Плезиозавров.   
 
 
 

 
 
 

 
 
 

 
  ...продолжение  следует...