Было лишь огромное зеркало — отражение других, а сейчас отражало лишь море и солнце — себя, а посмотрев на собаку — моя ласка безгранична. Смертельное оружие на распознание, когда посмотрев же на себя — зеркало отразилось на множество зеркал меня, и в них снова было солнце, и услышано было — это лишь путь, иди к себе, посмотрев в свое же отражение.
"Зеркальный лабиринт"
***
Молчание. Возникают причудливые жесты, благодаря им даже неслышимый увидит, и лишь глаза переполнялись чернилами в беглые слова и наполняли все совершенной бессмыслицей — рот был закрыт, губы потрескались и лишь в этом мгновении была истина.
***
Услышать через каменные глыбы что-то тонкое, чем нить стебелька, который так хрупко двигается на ветру, в танце кистей среди теней на стене — узорами тоннелей, по которым бежишь до самого конца, когда он бесконечен и снова прислушиваешься к шагами, которые ускоряют твой бег — лишь остаётся кусок материи, который покрывает лицо.
***
Зрачки наполнялись глубокой ночью, дверь скрипела, издавая истошные крики и темнота заполняла всю комнату, только лишь маленький огонёк блуждал где-то в углу — так близко, что протянув указательный палец, протыкая его, он расширялся и приобретал формы крупных размеров, поглощая всю темноту комнаты, врываясь под кожу, но кто-то подошёл и смиренно сложил его в шкаф, закрыв дверцу на замок.
***
Исчезновение маленьких, тонких ножек под корой дерева — едва ли успев убежать и взобраться под корни, выкопав нору — все равно даже в этой тишине, не издавая стрекот, шуршание сломленных веток и трение мелких камней напоминало обо мне.
***
Так называется утро — "яма так глубока", когда беспричинные связи между кончиками пальцев до глубинных линий ладони просто истерзаются до мозолей, вот и все — лишь светлый блик прямо по центру груди, умиротворяющий и чуть прохладный с отливом синего-морозного рассвета.
***
Проникновение луча солнца через треугольные отверстия решетки, освещает пожелтевшую, обшарпанную стену с образом неизвестного человека, чьи веки плотно закрыты и лишь чёрные зрачки пробиваются сквозь прозрачную кожу.
***
Казалось бы, что глубина неба имеет несколько оттенков, но есть маленькое отверстие, через которое можно проникнуть вглубь и увидеть гораздо больше слоёв, но страх перед чем-то огромным пугает, и вот лежишь неподвижно, наблюдая как облака растворяются в огромном синем пятне и исчезают.
***
Сквозь камни просачивался воздух, что так мучительно заполнял лёгкие и при глухом движение маленьких крылышек невозможно было взлететь, а лишь медленно прижиматься к сырой земле.
***
Может быть, сверкание в ночи хоть на секунду повлечёт за собой миг абсолютной прозрачности, когда лишь освещение моего маленького брюшка и тоненькие крылышки едва успевают за моментом ночи, я лишь сверкаю немного серыми красками и вновь позолотой, когда ты закрываешь глаза, у тебя от моего сверкания появляются белые пятна на чёрном фоне, значит и под веками есть зрение чего-то столь неуловимого. Луна опустилась до самых моих плеч, чуть сутулясь — я ныряю в ее кратеры и уже изменяюсь, что мое сонное, собственное отражение в воде совсем другое, чем было секунду назад, но не успев запомнить это, я возвращаюсь назад, поворачивая стопу влево сквозь мокрый песок.
***
Между телом и солнцем проходила четкая грань, и те высокие ворота были открыты и только тогда с ветром, почувствовав полную свободу, наклонив голову, войти под арку и посмотреть в точку крайнюю от подола платья, заметить, что она стала меньше, тем самым раскрыв новые жизни, обратив ссылку на юг в сон, там, где снег.
***
Причудливые формы при невозможности пояснения слов, так и жаждут черноты глаз, когда уже невыносимо наблюдать и смотреть на палящее солнце — в этой неизбежности лишь момент прожигание луча жизни до момента молчания в надежде на искупление,когда уже молчание переполняет, то возникают причудливые жесты, благодаря им даже неслышимый увидит.
***
Невозможно, то, что кажется невыносимо простым — через множество протоколов составляется акт, некий проход под мост, в придуманный рай, и рай лишь для тех, кто может скрестить пальцы на ногах и не упомянуть ничьё имя всуе — красота.
***
Опять они рвутся прямо толпой через узкий проем двери, их руки тянутся и длинные пальцы лишь успевают наперекор музыки стремиться к бездыханному телу, уже и ничего не успеваешь сказать, как они просто волокут тебя за воротник в тёмный угол, где прорастает маленький цветочек в горшке, тогда приказывают вообразить похожесть стебля, то есть, сняв одежду вообразить, что ты и есть этот цветок, только прорастаешь в сухой земли, и ты в итоге соглашаешься, так как эта клетка явно уж попросторнее предыдущей.
***
Найти покой — это лишь напоминание, когда ты ставишь себе будильник, лихорадочно и нервно нажимаешь на кнопку старта, понимание того, что край рая абсолютно короткий, как глубок и ад, ад собственно и существует, когда ты в темноте идёшь по своим же собственным следам, там, где твоё тело приковывают две стальных палки, вросшие в бетон — ты прирастаешь и вот твой собственный ад! А потом утром, седой старик крикнет тебе:
— Ты сможешь повторить сальто?
— Нет, я лишь только могу поднять одну ногу на подоконник, а руками удержаться, чтобы не упасть.
— Страх высоты?
— Нет, страх полёта.
***
Холодный пол так окутывает наши тела, рука твоя справа, моя слева смотрят на тёмную стену, нет света, лишь сползают тени от дерева, что прикрывает наши тела среди упавших листьев, где-то рассвета уже не будет, потухнет все и наступит полный мрак.
Мы же останемся — неподвижно лежать, покрытые одной белой простынею, ткань вздымается и опускается, повторяя твоё движение, и окутывает тебя словно кокон, когда все твои черты становятся прозрачные и хочется через них просочиться, так и дотрагиваться.
Руки твои столь тонкие — как снежное утро мое, когда смотрю в окно, вижу, как на твои ресницы ложатся снежинки и все проносится мимо, да мимо.
***
Может отрывки мои столь туманные. Ты поправишь. Среди трёх точек оставишь одну и смело закрасишь чёрной тушью, словно и не было этого неба — пасмурного без дождя. Туман, так близко облака, что на левом мизинце появились новые линии, кожа смялась от влажного воздуха, словно продержали три дня под водой — новые линии, которые ведут в неизвестность.
— Сегодня будет темно - проговорил тихо М.
— Сегодня ни одного светлого пятна, одни лишь мазки красных линий...подчеркнуть твои глаза немного чёрной тушью, чтобы ресницы воспрянули и можно поцеловать нежно в висок
— Там наболело!- забеспокоилась Нонна.
— Что же... у меня есть зеленка, я могу смазать, давай!- прокричал М.
— Нет, не надо, пожалуйста, я лучше раскрою это пошире, чтобы проникал ночной воздух, через эти наболевшие точки я дышу
— Стой! Замри! Я все же вот так накрашу тебе ресницы вверх в небо, немного сделаем тоньше
— Здесь тоже наболело. Помнишь мои утренние воспоминания? Ну, когда машина проезжала по влажным следам.
— Помню, помню! Ты тогда яростно рассуждала про нечто святое, что вот в теле все же есть что-то кроме органов. Что-то нас движет.
— Да, именно, и эти колёса машины разрезали глину кем-то управляющей, только я не разглядела лицо, было слишком темно, дорогой М.
— Ты никогда и не разглядишь, Нонна. А следы по прежнему остались. Глянь!
***
Видимые нити пересекаются в десятки тысяч стай и восходов муравьиных впадин под корой старых деревьев, слегка шевелясь на ветру, перескакивая с одной ветки на другую на маленьких стебельках двигаются по тонкой линии слегка прозрачные тени высоких, громадных камней, словно булыжники переваливаются от одной впадины ключицы к другой — тело, словно одно из старых деревьев, где на кольца указан возраст в 330 лет.
***
Звук пения проникает в узкую колбу, образуя целую симфонию из открытых октав—звук твоего сердца из тонких проволочных тросточек кипарисового дерева, где каждый листик с прожилками напоминает твои вены на запястьях, когда сжимаешь маленьким холмиком, собирается кровь—все бурлит во мне.
Чтобы донести любовь желательно лишь вонзить остриём в три точки твоих родинок, в тех местах, где бываю только я, все остальное сказать слишком просто и обыденно, чтобы перенестись сквозь время надо остановить тело и всмотреться в эти точки, сквозь которые видны границы вселенной, нарисованной на стекле моей губной помадой.