Испачкан глиной китель рваный,
на тонкой шее - медный крест.
Присев на камень, суп овсяный
немецкий пленный быстро ест.
Когда-то Вермахта солдатом
призвали, и служить пришлось.
Контузило, не помнил даты,
твердил одно: "Von West nach Ost".
Потом был бой, горящий ужас
сжигал живое на корню...
Теперь похлебкою на ужин
доволен, словно он в раю.
Но раны ноют, и простуда
сжимает бронхи в третий раз,
остался жив - не это ль чудо?
Господь - молитвой мамы - спас.
Всему свое приходит время...
И фронт на запад шел, вперед.
Бубнит старушка: "Сучье племя,
пришел страдать и твой черед".
Но, видя - сипло дышит грудью,
сует кулек созревших слив:
"Они же, немцы, тоже люди,
хоть нелюдями к нам пришли".
Откуда взято состраданье -
две похоронки на столе?
Давно ли стихли крик, рыданья:
"А, может, живы, взяты в плен?"
Платок старушка прижимала
к глазам, взглянув на купола:
"И также, может, чья-то мама
краюшку хлеба подала?"
Война, кровавый след оставив,
ушла в победный славный май.
Фашизм большой ценой раздавлен...
И выплакан слезами мам.