I
Взнеси уста и обернись скорее
К слепой любви, что ночью гонит сон,
Твой милый рот всех больше утомлён
Улыбкой долгой, нет её мертвее.
Хоть ты не любишь, но стократ милее,
Есть две любви – будь к лучшей устремлён;
Борьба их мнёт груди твоей бутон,
А победит лишь та, что посильнее.
В дыханье их огонь любви стремится
Твои глаза и губы сжечь грешно,
Кто смог тобой, прекраснейшим, дивится
И жизнь свою, и кровь спалил давно:
Желанье от отчаянья родится,
Отчаянье желаньем сметено.
II
В тот краткий миг меж сном и проживаньем,
Любовь, как вкруг чела златой венец,
Руками, ртом два пола, наконец,
Сплела, враждебность их сменив лобзаньем –
Супружеским, бесплодным трепетаньем;
Но всё же в них пылает, как багрец,
То нечто, что не знает лишь мертвец,
Хоть жизнь и сон тем не владеют знаньем.
Любовь, став плотью, не пустила в дом
Услады тех, кто полюбил подобных:
Мужчина у дверей, как смерть и гром,
И женщина, как образ дел греховных.
Так, пряча взгляд, в рыданиях, тайком
Любовь ушла от радостей любовных.
III
Страсть или сон, тень или свет: в смиренье
Что взор твой из-под век твоих таит?
Цветок ли, что цветами перевит,
Или в ночи росы ночной свеченье.
Любовь, что здесь, в своём создаст ли рвенье,
(Хоть нет заката, без луны зенит),
Тебя - мужчиной, жён что усладит,
Иль женщиной – мужам для наслажденья.
Зачем прекрасным сделал странный бог
Тот цвет двойной для двух цветов бесплодных?
И страсть вложил в твой каждый завиток,
Кормя под солнцем в струях полноводных?
И золото сезонов приберёг
Тебе для дней бесцельных, безысходных?
IV
Любимый, да, то не любовь, а страх.
Нет, милый, то не страх – любовь, я знаю.
Зачем расцвёл ты телом, словно в мае,
Но ясный взгляд застыл в твоих глазах?
Хотя за миг любви в твоих слезах
Пролить готов я слёзы – кровь без края,
Хоть страсть, и жизнь, и смерть уйдут, мелькая:
Желанны, грозны, милы – после прах.
Да, милый, знаю: видел я так ясно:
От поцелуев нимфы и воды
Ты растворился в Салмакиде властной,
И в твёрдом взгляде больше нет нужды,
Дыханье стало вздохом, о, несчастный,
Слепой Эрот в том не узрел беды!
В музее Лувра, март 1863 г.
Гермафродит — персонаж древнегреческой мифологии, сын Гермеса и Афродиты, брат Пана, единоутробный брат Эрота. Юноша необычайной красоты, чьим именем стали называть двуполые тела. Гермафродитов считали либо богами, которые время от времени появляются среди людей, либо чудовищами. В Лувре находится одна из древнеримских мраморных копий – статуя «Спящий Гермафродит» (II в. до н. э.), отреставрированная Лоренцо Бернини, и привезённая в Париж в 1807 г.
В Риме, в галерее Боргезе, находится другая римская мраморная копия «Спящего Гермафродита» с бронзового малоазийского оригинала сер. II в. до н. э.
Салмакида (Салмация) — персонаж древнегреческой мифологии, нимфа, жившая при источнике, у которого в своё время остановился отдохнуть Гермафродит во время странствий по родной Карии. По «Метаморфозам» Овидия нимфа увидела прекрасного юношу и загорелась любовью к нему. Когда Гермафродит купался в источнике, в котором жила Салмакида, она прильнула к нему и попросила богов навеки соединить их. Боги выполнили её желание, и они слились в одно двуполое существо. Возлюбленная Гермафродита, в озере в Карии слилась с ним в одно существо.
Algernon Charles Swinburne (1837–1909)
HERMAPHRODITUS
I
Lift up thy lips, turn round, look back for love,
Blind love that comes by night and casts out rest;
Of all things tired thy lips look weariest,
Save the long smile that they are wearied of.
Ah sweet, albeit no love be sweet enough,
Choose of two loves and cleave unto the best;
Two loves at either blossom of thy breast
Strive until one be under and one above.
Their breath is fire upon the amorous air,
Fire in thine eyes and where thy lips suspire:
And whosoever hath seen thee, being so fair,
Two things turn all his life and blood to fire;
A strong desire begot on great despair,
A great despair cast out by strong desire.
II
Where between sleep and life some brief space is,
With love like gold bound round about the head,
Sex to sweet sex with lips and limbs is wed,
Turning the fruitful feud of hers and his
To the waste wedlock of a sterile kiss;
Yet from them something like as fire is shed
That shall not be assuaged till death be dead,
Though neither life nor sleep can find out this.
Love made himself of flesh that perisheth
A pleasure-house for all the loves his kin;
But on the one side sat a man like death,
And on the other a woman sat like sin.
So with veiled eyes and sobs between his breath
Love turned himself and would not enter in.
III
Love, is it love or sleep or shadow or light
That lies between thine eyelids and thine eyes?
Like a flower laid upon a flower it lies,
Or like the night's dew laid upon the night.
Love stands upon thy left hand and thy right,
Yet by no sunset and by no moonrise
Shall make thee man and ease a woman's sighs,
Or make thee woman for a man's delight.
To what strange end hath some strange god made fair
The double blossom of two fruitless flowers?
Hid love in all the folds of all thy hair,
Fed thee on summers, watered thee with showers,
Given all the gold that all the seasons wear
To thee that art a thing of barren hours?
IV
Yea, love, I see; it is not love but fear.
Nay, sweet, it is not fear but love, I know;
Or wherefore should thy body's blossom blow
So sweetly, or thine eyelids leave so clear
Thy gracious eyes that never made a tear--
Though for their love our tears like blood should flow,
Though love and life and death should come and go,
So dreadful, so desirable, so dear?
Yea, sweet, I know; I saw in what swift wise
Beneath the woman's and the water's kiss
Thy moist limbs melted into Salmacis,
And the large light turned tender in thine eyes,