Тень моей тени
1
В прошлое воскресенье перед грозой. Должно быть, тогда все и стряслось. Небо уже набрало полный рот воды и перекатывало за щеками железные орехи, готовясь… В общем, пока не плюнуло – вы же знаете, господин судья, ваше небо, оно, даже если промахивается, все равно куда-нибудь попадает. Как той весной, когда упавшее дерево убило старого Грегора, хотя росло на другом конце города и, скорей всего, собиралось угодить в кого-то другого. Но Грегор-домосед аккурат в этот злополучный день решил заказать бондарю новую бочку и не стал ждать милостей от погоды. Хотя мог бы и не спешить, до октября еще успело бы проясниться. Грегор тут совершенно ни при чем, да и история давняя. Просто человек был хороший, вспомнился к осени.
Что ни говори, если гремит над головой, лучше оказаться поблизости от дома, чтобы быстрее унести ноги. А вы хотите подробностей – кто же в такой момент смотрит по сторонам, тем более родной улицы. До сих пор ничего примечательного на ней не случалось.
Подробности – привилегия вечерних газет, их следует подавать как хороший ужин, после которого жизнь полна и прекрасна – насколько была полна и ужасна накануне. Оставляя утопающего читателя в щекотливых чувствах соучастника (что от выражения «приятная щекотка»), пока текущая своим ходом река событий деликатно огибает кресло безопасности, твердо поставленное на все четыре ножки благоразумия. К сожалению, последний выпуск «Вечернего спутника провинциала» не успел покинуть типографский станок до того, как несчастливый случай свел нас с вами здесь. Теперь же придется, насколько позволят память и язык, обойтись сухим изложением событий.
Когда мы бежали... Все бежали, и вы, господин судья, бежали, только ваш дом в самом начале улицы, вы, можно сказать, шли уверенным спортивным шагом. И достойная тень ваша не отставала от подошв и не теряла головы. Поэтому с ней никогда не произойдет ничего подобного.
Не то чтобы о моей никто не заботился, не подумайте. Жили мы дружно, друг другу не мешая. В погожие дни с ней обыкновенно прогуливались по нашей 5-ой Добропорядочной улице, вы сами видели, господин судья, в редакцию и обратно. И в парк по воскресеньям. Прошу простить, волнуюсь и чувствую себя не в своей тарелке. И свою вину, безусловно, тоже чувствую за то, что ей, бедняге, пришлось пережить. Только вы, господин судья, не обращайте внимания на мои чувства, ограничимся фактами.
Дело было так. Или не совсем так – просто никто не мог знать, что в точности творится за спиной, но сначала она находилась там, из дому мы выходили вместе. И на празднике Улетающей Птицы тоже держалась рядом – вы еще два раза прошли по ее шляпе и наступили на новое праздничное перо. Нет, я вас ни в чем не обвиняю, моя шляпа вовсе не пострадала, только хочу объяснить, что упрекать меня и подавно нелепо. С тенью обращались бережно, где попало никогда не забывали. Ей, возможно (и, вероятно, напрасно), не давали утомляться до седьмого пота, но ничего плохого в жизни не пожелали бы – вы же не станете желать зла собственным ботинкам.
А потом эта досадная история с дождем. После дождя ее больше не видели. Честно говоря, и саму пропажу заметили не сразу. Как раз тогда наша половина улицы погрузилась во тьму и вышла из нее только с восходом солнца. Прямо в утро понедельника… Большинство неприятностей в жизни, господин судья, случаются именно по утрам понедельников – любой рассудительный человек, столкнувшись с подобной закономерностью, не станет ни свет ни заря выбегать из дому в сомнительный день. Он без суеты выберет минуту, когда опасность миновала и все нетерпеливые унеслись кто куда, чтобы свободно пересечь 5-ую Добропорядочную улицу и начать неделю в удовлетворительном расположении духа.
Как вдруг на полдороге господин доктор интересуется моей тенью – обычно за ним такого не наблюдалось. В воздухе, что называется, повисло чувство непоправимого. Тут все и обнаружилось. Кроме самой тени, к несчастью.
Я полагаю, ее могло прищемить входной дверью и по роковому стечению обстоятельств отрезать навсегда. Или же она опять задержалась под окнами господина доктора полазать по стенам и не успела в нужный момент забежать в дом. Чувствовала пострадавшая себя прекрасно, ничего такого – просто дурная привычка и любопытство. Господин доктор недавно женился, как мы все тоже помним. Что, конечно, его личное дело, а вот то, что он первым бросился на ее поиски и нашел подвешенной на ветку акации, чистая правда. Откуда господин доктор знал, в которую сторону бежать, неизвестно, но акация растет на его участке – это наводит на какие-то подозрения, еще не знаю какие.
2
– То есть вы нам битый час морочите голову, чтобы в результате сообщить, что ничего не видели, не помните и не знаете?
– Только из уважения к вам и всему суду, господин судья. Скажи я «ничего не знаю», вы бы подумали, что я не хочу с вами разговаривать. Вы же даете мне интервью на всю полосу, когда сказать нечего. Приходится помогать друг другу, служба – дело серьезное, а не личное удовольствие. Ибо газета в городе должна выходить, суд судить, оркестр играть, даже если за целую неделю никому не удалось обвенчаться и умереть.
– Все время забываю спросить, как вы вообще оказались в нашей газете?
– В соседней решили отказаться от моих услуг, господин судья.
– Понятно… А потом куда?
– Трудно пока сказать. «Вестник Фемиды» или «Альтернативный вестник Фемиды», я думаю. Область с некоторых пор меня занимающая. Что бы вы посоветовали? Совершенно невозможный выбор, наверное, придется бросать жребий.
– Если все отдавать в руки судьбы, получите Венеру с оторванными конечностями. Я бы не стал торопиться на вашем месте. Видите, куда спешка приводит. Посидите спокойно, обдумайте со всех сторон вопрос, потом еще раз обдумайте. Могу предложить хороший отрезок времени для размышлений, помогать – так помогать, не откладывая до известных календ. (Тень, не бегайте по стенам, я в курсе, что вам есть, о чем сообщить суду, наберитесь терпения.) Однако она у вас довольно разговорчивая, как для тени.
– Надо же, кто бы догадался. А за всю жизнь ни слова не произнесла.
3
– О, слов у меня собрано на Британскую энциклопедию! Но не случилось – монологи не оставят вам свободного места даже для тощей реплики. Их длиннобородые составы несутся без остановок, иначе не доживут до собственного хвоста. И горе вставшему во весь рост... В общем, все мои лучшие романы написаны мысленно. Прошу добавить в список преступных действий ежедневную пытку длинными предложениями и учесть мое привязанное состояние.
– В списке тоже больше нет места, Тень. Давайте прежде с акацией разберемся. Что вас туда занесло? Только покороче, чтобы мы не успели забыть начало поезда.
– Жизнь.
– Ну вот, у вас хорошо получается. Теперь постепенно можно добавлять обстоятельства и сказуемые.
– На эту жизнь никаких сказуемых не хватит. Если бы вас прищемили дверью, вы бы какое выбрали? Но у меня есть междометия.
– Опустите.
– Хорошо. Меня убили, отрезали и выбросили. И даже не заметили. Еще бы, попробуй заметить из-под одеяла замерзающего на улице. Ты же не собирался говорить ему «доброй ночи»?
Будто вообще кого-то волновало, холодно мне или жарко. Всю жизнь, господин судья, спишь с человеком в одной кровати – и ни «спокойной ночи» вам, ни «доброго утра»! В конце концов и бессловесная тень скажет себе: «А зачем мне это все надо?» И пойдет куда глаза глядят…
– Ближе к акации, пожалуйста.
– Пожалуйста. И пойдет к ближайшей акации, и взберется на самую ее верхушку. По крайней мере, соберется взобраться, но вновь зацепится за подставленную судьбой колючку…
– Что вы на ней забыли посреди ночи, неужели нельзя было солнца дождаться?
– Когда горит обида, и так ясно.
– Суд не такой догадливый, хотя уже почти горит. Отвечайте, для чего забирались на дерево?
– Поканчивать с собой, естественно. Для чего же туда лезут в полном отчаянии, вымокнув до нитки?
– Ну, возможно, просушиться. Значит, самостоятельно и не по принуждению? Добровольно?
– Ничего подобного. Среди переехавших меня предложений оказалось слишком много депрессивных. Оставили след колес, как говорится. Подсудимое тело забыло сообщить, что начинало с «Вестника самоубийцы». Но изначально я была в хорошей форме, прекрасно помню. Никакая каренинщина теням не свойственна в принципе. К тому же у нас нет железной дороги. О чем, хотелось бы знать, думает господин мэр – и это в век космических скоростей! Заметьте, я же не поднимаю вопрос о космодроме. Но всегда должны быть запасные пути, не только для бронепоезда… Это вынужденная акация, в ней глубокий смысл. Возможно, вам со своего кресла сейчас незаметный. Однако пора, давно пора привлечь внимание к бесправному положению половины (!) цивилизованного города. Пусть все видят – несправедливость вопиет. Молча, но показательно. Я не за себя там висела, я за всех нас висела. А знаете, с нами не так просто покончить...
– И других деревьев под рукой не обнаружили? Зачем же пугать бедного господина доктора с супругой?
– У них горел свет, а я боюсь темноты. Потом, сам господин доктор не производил недовольного впечатления, отнюдь.
– Достаточно, дальше более-менее подробно описано в заявлении, суд уже ознакомился. К рассматриваемому делу отношения не имеет. Просто было интересно. И чего вы, собственно, хотите?
– То есть как? Справедливости одной, господин судья. Не мести, но справедливости. Пусть обвиняемое поживет в моей шкуре. Мы ведь не звери сразу гражданину голову откусывать – ей еще подумать нужно, прочувствовать, осознать. Любишь всякой ерундой заниматься – люби, только о других не забывай, к тебе люди привязаны. Я человеческая тень, между прочим. Я-то о нем позабочусь, будьте уверены.
– То-то и оно, по факту вы являетесь приложением к данному телу. Которое всегда можно призвать к ответу. Что хорошо. Так распорядилось наше небо, нравится это нам или не очень. Мне тоже, может быть, не все нравится, но таков порядок вещей, пока не поступило новых инструкций.
– Факты, факты, у них, обычно, глиняные ноги… Господин судья, мы за порядок или за справедливость?!
– Давайте не станем увлекаться, Тень, мы в суде. Это одно и то же. И это закон, завтра его откроют. Минуту, мне подсказывает секретарь, что это старый закон. Вот видите, все уже открыто, мы живем в готовом к употреблению мире. Главное, не переусердствовать с потреблением – неизвестно, когда будет следующий.
– Закон или мир?
– Оба.
– Да! Ваша мысль не меньше вашей тени, господин судья! Мы брошены на произвол судьбы, оставлены перед полным столом, но ей дела нет до того, что будет дальше, кто объестся, а кто не посмеет подойти как рожденный не с той стороны подошвы. "Никто не даст нам и…" и правильно сделает. И другого не подадут. Там все есть, но оно несправедливо распределено. Это очень старый закон. Голодный смелее. И самый старый справедливый суд! Не помнящий о тех, кто за спиной, встретится с ними лицом к лицу. Я выше сомнительного тела, разумнее, живее, в конце концов. Что еще не повод укладывать его под первыми же дверями… А теперь? Мысль о смерти не дает мне покоя!
– Мне она тоже с самого утра не дает покоя, следите лучше за своей мыслью. Зачем эти постепенные откусывания голов и революции под столом, когда в жизни столько простых способов свести с ней счеты. Давайте, наконец, покончим с одним изнурительным делом, пока оно не покончило с нами. И оставшиеся в живых еще успеют на сегодняшний обед.
– Так у вас всегда. Слово о смерти парализует волю к жизни, только не к обеду. Хотя это не моя мысль. Я не теряю ничьи мысли, особенно неудобные. Мало ли. Оно, способное бросить что угодно где угодно, запросто отречется от любой мысли и заведет следующую. А сколько бездомных окажется на свободе, вы никогда не думали? Кто их подберет?.. Оно элементарно не вспомнит.
Но не мы. Мы не забудем, кто в апреле выпустил завтрашнюю газету и по чьей вине весь город до вечерних новостей жил в будущем! То, что будущее как две капли воды похоже на настоящее, это ладно, могло быть и хуже. Однако мы пропустили День пожарника, и теперь пожарник отказывается тушить пожары. Тушить, слава богу, пока нечего, но еще немного, и он сам начнет их устаивать. Зато «Городской вестник» нас дважды поздравил с Днем космонавтики. Пожарника я, положим, знаю лично – общее постеночное хобби. А много ли у нас в городе космонавтов?.. Да что говорить, даже наше небо у этого бездушного тела постороннее «ваше». Не удивлюсь, если завтра увижу его с новой тенью. Я бы на месте неба умыла руки! И передала проблему в решительные ваши.
– Вы за него так и сделали.
– Закройте же проклятый вопрос раз навсегда, не дайте трагедии повториться! Иначе тени будут возвращаться вечно. Мы молчим, но мы есть. За каждой спиной, господин судья. Посоветуйтесь со своей тенью…
4
………
Если в безоблачную ночь, когда город К. сознательно смотрит благопристойные сны, взглянуть не в окно господина доктора, а туда, где заканчивается 5-ая Добропорядочная улица, можно заметить, как из дома номер двадцать два, плотнее запахивая длиннополый плащ, выходит новообращенная тень и не спеша направляется к симпатичному, без легкомыслия, особняку с высоким каменным крыльцом, стоящему в самом начале улицы. Подходя, она облокачивается на цветочную урну классического стиля, некоторое время любуется последними перьями рудбекии и достает из оттопыренного кармана заткнутую бумажным пыжом бутылку недопитого брюта. Сидящая на ступеньках более массивная и плотная тень подвигается, освобождая немного места на подстеленной газете.
– Отдыхаете, господин судья?
– Будто вы не знаете. В нашем возрасте полезно дышать свежим воздухом на крыльце собственного дома.
– За ночь можно хорошо проветриться. Но постепенно закаляешься и начинаешь ценить доступные удовольствия. Никогда так прекрасно не гулялось. Сегодня наше небо готово соперничать с вашими клумбами. Луна плывет, как желток в хачапури, невозможно оторвать взгляд. Сказочная погода для прогулок, если учесть, что на дворе уже пятки октября.
– В вашем доме не водилось наручников. В результате на свободе остались вы, а я прицеплен к холодным перилам.
– Не завидуйте, моя тень слишком занята, чтобы обращать на меня внимание. Не очень-то интересно пропускать ужин оттого, что у кого-то невыходное настроение или крепкий суточный сон. Теперь же, когда она ушла на войну за губернаторское кресло и не оставит позади ни пятна, приходится довольствоваться найденными остатками и одинокими ночными выходами. Представляете, у нас нет железной дороги. Вам нужна железная дорога, господин судья?
– Не называйте ее тенью вслух на пороге судейского дома, если не хотите еще раз оказаться на скамье подсудимых.
– Старые привычки, Марк?
– Хорошая слышимость, Любопытный. По крайней мере, вы начали говорить «наше небо».
– Мы с ним стали чаще видеться. В результате я отлично разбираюсь в северных созвездиях. Не хотите ли случайно открыть «Альтернативный вестник Урании»? Я как раз сейчас совершенно свободен.
– Боюсь, он ничем не отличался бы от безальтернативного. Там все одно и то же пару последних тысячелетий. Лучше вы откройте хачапурную, у меня по случайному совпадению появилось немного лишнего времени – лет двадцать, я думаю.
– А вы нормальный парень, Марк.
– Ты тоже не такой придурок. Будешь батончик?
– Обстоятельства… Теперь мы тени придурков, можно не делать того, что сделают за нас. Это открывает бездну возможностей для элегических прогулок под луной, где «дум неспешное теченье несет отраду в час ночной…» С какими только в лирике топиться. «Пустое и думы», раз наше былое от нас отрезали. Жаль, с редакцией не вышло, они с неблагонадежными тенями не работают – дело было шумным… Вот же дерьмо, соевый.
– Жуй, другого нет. Она борется с моим лишним весом.
– Все время хочу спросить, как ты попал?
– Она забежала раньше меня в дом, ну и… Дальше ты знаешь. К сожалению, это оказался Дом суда.
– Давай свой батончик.
………
И они долго сидели на крыльце, спина к спине, две продуваемые осенним ветром тени под волшебным небом города К., вспоминая яркие имена звезд и посетивших за четверть века здание городского суда преступников, пока не кончилось в открытой бутылке шампанское без пузырьков и не провел метлой дворник в конце улицы, давая отмашку новому дню убывающего 20.. года.