«Не бойся, кроха, я тебя не вижу,
Глаза не видят этот мир давно,
Но помыслом и словом не обижу,
Об этом даже думать мне грешно.
Я старая и словно ночь слепая.
Ну что так сердце бешено стучит?!
Эх, милая, ну, право, ты смешная.
Ответь прошу, ты только не молчи!».
В обугленном домишке обитая,
Едва ли слышно голос звук подал:
«Я вижу то, что вы совсем не злая», -
Девчачий клёкот тихо прошептал.
«Ну, полно, подойди сюда, малютка!
Ведь, судя по всему, ты голодна,
И мне бы было в этом месте жутко,
Хоть я уже в достатке пожила.
Идём со мной, чего здесь пропадать?
Одна в миру я, видно, как и ты.
Дом не колос, но лишняя кровать
Есть у меня, да хватит и еды.
Давай знакомиться?! Зовут меня Агата.
Кто ведьмой кличет старою с клюкой,
Но есть и те, кому бываю рада,
Что в чаще нарушают мой покой."
«А кто вы, бабушка?» - рукой стирая сырость,
Она чуть бойче голос подала.
«Я та, что сильной быть всегда училась
И по-другому жить бы не смогла.
Не сразу сила та ко мне пришла,
Всю жизнь свою училась понемногу.
И раз ступив, дорогой твердо шла,
За что в смиренье благодарна Богу.
Я врачеватель, знахарка, ведунья.
Имен так много – истина одна,
Но кое-кто зовет меня «Колдунья»,
Не всем по нраву, видно, подошла.
Не будем мы, а как зовут тебя,
Мой нежный и прекрасный ангелок?
Хоть и не вижу свет уж больше я,
Но век у разума как будто не истек.
И вижу сердцем, что красива ты,
Хоть личико сейчас в пыли и саже,
Ты не робей и смело говори,
И прекословить ты не думай даже."
Девчонка та в улыбке просияла
И с нежностью промолвила: «Эльзбет».
«Ну вы глядите - имя словно знала», -
Старушка улыбнулась ей в ответ.
Они вдвоем сроднились, и росла
Их светлой дружбы нежная взаимность.
Наверно, странной парочка была -
Глубокий ум и юная наивность.
Эльзбет была хозяйкою по дому,
Но как Агата ступит на порог,
Не хочет посвящать себя иному,
А шустрый разум требует урок.
«Бабуля, это что, такая травка?
А косточка в скелете для чего?»
И нос сует вертлявая козявка,
В ученье ей есть дело до всего.
И старая и добрая Агата,
Неспешно, терпеливо знать дает,
Что та трава есть луговая мята,
А приготовишь – кровь не потечет.
Делилась всем, что знала, без утайки,
Как хвори и болезни отгонять.
Ученье шло, но маленькой всезнайке,
Всегда хотелось большего узнать.
Годок, другой и третий на исходе.
Эльзбет сама прием больных ведет,
И разговор идет о ней в народе,
Что в чаще леса новый дар растет.
Снимает боль от легкости руки,
Иголка шьет и раны заживают.
И с черной завистью лихие языки
Уже Эльзбет - колдуньей называют.
Но дела нет до серости убогой,
И злоба ей по сердцу не скребет:
«На этом свете быть легко жестокой,
А ты попробуй стать наоборот».
И, как молитву, свято повторяет,
Тех слов нехитрых истинную суть,
И, как старушка, точно она знает,
Что, выбрав раз, не даст себе свернуть.
Вот ей шестнадцать минуло весной.
Агата час от часу все дряхлеет,
Но уходить не хочет на покой
И старость ни в какую не жалеет.
Май краской зелени вымазывал леса,
Певцов пернатых в ладный хор позвали,
И синим блеском бухли небеса,
Недобрых дней никак не поджидали.
В другом краю просили срочно быть.
В лесу при встрече жуткой с диким зверем,
Лесник себе позволил выбрать - жить,
Из сил последних доползя в свой терем.
Дорога дальняя, и выбора тут нет,
Лишь молодости путь тот нипочём.
Простилась нежно и, приняв совет,
Эльзбет ушла, хоть в горле горький ком.
Не меньше месяца прошло до возвращенья.
Лесник был плох, почти что на краю,
Но сил не жалко было для спасенья,
С лекарством душу в зёв лила свою.
Она вернулась, думая о доме,
О бабушке, что не было родней,
Но в милый кров вошло большое горе,
Агата плача всё сказала ей.
Любимый сын и княжеский наследник
К восьми годам был тот еще вьюнок
И, нянек отпустив своих передник,
От новой шалости себя не уберег.
В конюшне конь на привязи стоял,
Что был подарком сыну от отца,
И баловник с охотой оседлал
И поскакал на стати жеребца.
Но не объезжен и сноровист был,
Взбрыкнул в азарте молодецкой силы.
Княжонок пал и голову разбил,
И няньки дружно в голос завопили.
Врачей-светил позвали из столицы,
Все отводили глаз – нет, не жилец.
Ещё с надеждой в белый зал больницы,
Её, Агату, быть просил отец.
И день, и ночь она над ним стояла:
Отвары, мази, травные масла.
И, как и прежде, всю себя отдала,
Но не случилось – сына не спасла.
Он умер, и отец завыл от горя,
Агату обвиняя в колдовстве.
Все понимая и ни в чем не споря,
Она укрылась в сумрачной листве.
«Я не спасла дитя, хоть так старалась.
Я, верно, ведьма – люд не будет врать»
И дряхлая старушка разрыдалась
И слез так долго не могла унять.
«Ты, бабушка, ни в чем не виновата.
Господь забрал, так надобно ему,
Та смерть для них - тяжелая утрата,
Не мучь себя, давай идем ко сну».
Их дом уснул, но странное смятенье
На ноги вдруг поставило Эльзбет,
В нос запах гари и соломы тленье,
А в окна бил уже пожара свет.
И ланью к двери – заперто снаружи.
А гулкий голос в смехе так сказал:
«Горите, ведьмы! Нам ваш дар не нужен.
От скверны избавление – пожар."
Дом догорал так долго - до рассвета.
И то, что ведьмы приняли вину,
На пепелище два в золе скелета
Служили доказательством всему.
Она стояла рядышком с сараем
И шаг за шагом в глубь его входила,
И прятался в тени, не узнаваем,
Тот, с кем она негромко говорила:
«Ну что-ты, не пугайся, я не злая.
Да, страшная - я жизнью обожглась.
Ну, Боже мой, какая ты смешная!
Кому сказала, дурочка, вылазь!
Идем со мной, мой дом хоть не дворец,
Но в нем тепло, в еде отказа нет,
А места хватит и для двух сердец,
Давай знакомиться, зовут меня Эльзбет..."