Ла Гулю бы понравилось
эти аукционные молоточки здорово умеют задирать цену
жаль мне нечего продавать
но какой канкан
Дворник-дворник негодяй
эй дворник тут вчера были листья прекрасно помню
теперь-то двор блестит как твоя лысина
куда ты тащишь эту раздолбанную тележку
неужели так шаркают мои воспоминания
стой злодей стой
я вынесу тебе еще мешок
спали же их побыстрее
Посмотри в окно
посмотри в окно посмотри в окно
первое декабря
первый снег
все по расписанию даже поезд не опоздал
вот же канальи и зиму оцифровали
проснешься в связанном мире и знаешь все наперед
что-то он сильно сдал за год наверное долго не протянет
Поминки свободного стихотворения
какие-то толстозадые строчки
застревают в прихожей ни туда ни сюда
какие-то лежачие тяжелобольные по углам
вытягивают длинные конечности во все проходы
хочу видеть ту птицу которая вброд хотя бы до середины не облысев от старости
боже мой там в дверях дама
она зацепилась всеми крючками
помоги же ей выпутаться или придется ждать до конца корсета
долго нельзя
долго смертельно
бездна бездна покажите мне мертвого Ницше
отдохнем от покойников
За стеной
там за спиной стихотворения
страшной молитвой молится зоткин богу поэзии
иногда на волю пробиваются беглые строчки
с заклеенными ртами и следами пыток
рассказывают одними глазами
врут
от смущения так не краснеют
по акценту понятно пытали американским ершом и буковски
теперь эти предатели выживут даже в стране оз и омашек
Обманщики
первыми предают фотографии
простодушные борцы за правду
зеркалу еще с тобой жить
еще успевает перехватить улыбку в прихожей
но стоит застать врасплох
тут-то оно и попадется
Апельсины
Апельсины на окне.
Снег из скрипки, из рояля.
Зиму, зиму не украли!
Хватит и тебе, и мне.
Снег заполнил человека
По колено, по плечо.
Никуда нам не уехать,
Человечек обречен.
В голове его прореха,
И летит в прореху снег.
Будет снег, не будет снега,
Он уже не человек.
Белоглазая старуха
Объедает сироту.
Все упало в это брюхо,
Все испачкалось в бреду,
Округлилось до копейки,
Покатилось буквой «ой».
Три сороки на скамейке
Утащили золотой.
Большая музыка
Так никаких стихов не пишут,
Не говорят и не живут.
Так гвоздь вколачивают в крышку
И гроб на кладбище везут.
Навстречу музыка играет,
Не оттого, а по пути,
Когда процессия большая
Мешает к кладбищу пройти.
Давай вылазь, начни сначала,
Как следует писать пиши.
Вот так она и провожала –
Большая музыка в тиши.
И было ей легко и просто
Чужую тишину ломать,
В тарелки хлопать у погоста
И попоред не пропускать.
Manchester et Liverpool
Мари Лафоре и песне без слов
Возвращение…
На цыпочках пройти перед окном,
Когда на пятки «Время» наступает,
Надои обгоняют урожаи…
Ну, в общем, коммунизм переживем.
В окне всегда французская погода,
Что хорошо в любое время года
Под Ливерпуль с туманом и дождем.
…Там бабочка летает над столом.
Ее поймают. Выпустят из рук.
Подхватит ветер маленький испуг.
Пора идти, сейчас откроют дверь,
Мари допела песенку потерь.
Кто не узнал, слова не растеряет.
Там больше не покажут ничего.
Еще все в сборе, все без одного.
Он только вышел. Встал за шторой с краю.
Его к чертям куда-то унесло.
А чашка ждет, сто лет не остывая.
А он прилип на мокрое стекло.
Небабочка. Вечерняя. Слепая.
…В город, которого нет
Тишина на моем языке
И ночное вино разговоров.
Осень к осени, долго ли, скоро,
Наши тени повесят за шторой
Догорать в золотом огоньке.
Пусть мы были вином и обманом,
Мы простили и хмель, и обман.
Вышел город бубей безымянный –
Мы уйдем, постучи в барабан.
На крыльце, где портной и сапожник
С королевичем споры ведут,
Сядут рядом рыбак и безбожник
И на белых ступеньках уснут.
Догорит фитилек конопляный,
Расскажи мне про город морской.
Пахнут губы росой и тимьяном…
Выходи, там пришли за тобой.
Безнечетной улице
О чем болтали по дороге
Деревья-духи за спиной?
Ах, недотроги, недотроги
С отзеленевшею листвой…
Как на ветру они шумели,
Как следом шли, сметая след!
Оглянешься – и, в самом деле,
Там ни следа, ни сердца нет.
Там сероглазка золотая,
Глаза стальные разлепив,
Шаги по улице считает
И не досчитывает их.
Все хорошо, все безнадежно,
Все кап-кап-кап давным-давно.
Шел дождь по улице Манежной,
И солнце падало в окно.
А вышло недоразуменье
Со всей нечетной стороной –
Шел дождь по улице осенней
Одною левою ногой.
Осенний вид на закат с Горбатого моста
Поклонятся – и облетает
К чертям от смеха голова.
Не золотая, так дурная,
Все остальное трын-трава.
А это шляются деревья
По встречным улицам, когда
Горят в руках стихотворенья
И рыбкой прыгают с моста.
Вот ты упал на дно заката,
Душа пускает пузыри
И мост качается Горбатый –
Хоть до утра проговори.
Не спит фонарь, и горько тает
Последний в мире леденец –
Он луч во тьме изображает.
И хорошо, и молодец.
Банзай и бонсай
Есть у чайника два дела –
Чай гонять и не гонять.
Жил на свете чайник белый,
Кипяток – едрена мать!..
Хоронить – не хоронили,
Так на свалку отнесли.
А скажи – за что любили,
Тут бы слова не нашли.
Вот стоит, как крик бонсая,
Элегантный свистоплет.
А души не понимает,
Да и песни не могет.
Ну да здравствуй, кружка хрома,
Ручка-вилка-лепота
И на русскую солому
Наглой рожи клевета!
Глухонемые
Здесь, где волнами одними
Ветер с небом говорит,
Валуны лежат глухими,
Неприступными на вид.
В каждом замершее слово,
Каждый – рта не отвори.
Взять бы сердце у немого,
Вырвать правду изнутри.
Отыскать волшебный молот,
Тайну выпустить на свет.
Утолится жгучий голод,
«Или Бога в мире нет…»
Сердца вызволенный ужас
Отольется мерой всей
В каменеющие уши,
В новый камень из камней.