Семён Резник
Глава 10
Тихо снег пушистый
Над землей кружит.
В шубе серебристой,
Грустно лес стоит.
И сады, и хаты
Устланы ковром,
Тишиной объяты,
Спят глубоким сном.
И дымок чуть вьется
От белесых крыш.
Проскрипят вдруг сани,
Нарушая тишь.
Жаль, пейзаж прекрасный
Анне не видать:
«Где ты, солнце красно,
Закатилось спать?
И зачем не всходишь,
Не прогонишь ночь?
Может, где-то бродишь,
Лишь бы не помочь!
А ведь мне так худо
День-деньской одной.
Ночь гони отсюда,
Будь всегда со мной».
Видел все Никита,
Про себя рыдал,
И душой открытой,
Шибко он страдал!
Глава 11
И к докторам он обращался...
Наедине Никита сам.
Он с бедой своей, увы, остался.
Никита к бабкам, колдунам
Водил Анну – все напрасно,
Никто помочь не в силах ей.
Глядел он с болью в лик прекрасный,
Отраду жизни его всей.
И вот однажды в дверь стучится,
Туда, где брат Аркадий жил.
Вдове пришлося удивиться:
Давненько здесь Никита был...
И поначалу растерялась:
Зачем Никита к ней пришел?
Премило после улыбалась,
Когда Никита речь завел.
Затем улыбка вмиг слетела.
Вдова нахмурилась чуть-чуть.
Она и думать не посмела,
Чтоб все сбылось когда-нибудь.
– Беда вселилась в мою хату.
Как раньше я несчастен вновь.
К тебе пришел: жена ты брата,
Все ж, как никак, родная кровь!
Как мне к тебе не обратиться?
Лишь ты могла бы мне помочь,
Ведь надо Аннушке лечиться,
Ты помоги спасти мне дочь.
Он говорит, чуть не рыдает.
Вдова «задумалась» чуть-чуть:
– Но как помочь? – она вздыхает.
Отрада наполняет грудь:
«Вот, наконец, и я дождалась:
Смирен стоишь ты предо мной.
Из-за тебя вдовой осталась,
За то быть Анне век слепой».
Вот так злодейка рассуждала.
И ей Никита говорит:
– Взаймы ты денег мне бы дала.
Дочь, может, кто-то исцелит.
И он умолк, и ждал ответа.
Вдова задумалась, молчит:
– Как страшно жить, не видя света, –
Как бы себе вдруг говорит.
– Мне тяжело. Скажу сначала,
Что я не знаю, как мне быть.
Я б слишком многое отдала,
Чтоб не одной мне век влачить.
Чтоб был со мною кто-то рядом,
Меня бы ночью приласкал.
Меня лелеял нежным взглядом,
И лишь одну меня бы знал.
И он поник, и размышляет, –
Вся напряглась вдова и ждет:
«Он будет мой?» – она гадает.
Встает Никита, прочь идет.
Глава 12
Андрей по горло сыт Москвою,
Где жизнь бесцельно прожигал.
И вот, объятый он тоскою,
К отцу в поместье укатал.
Здесь тишиною наслаждался,
Забыв о шуме городском.
Полдня он с книгою валялся,
На Сож купаться шел потом.
Он там природой любовался,
Он там душою отдыхал.
И там мечтам он предавался,
Москву помалу забывал:
«Что там Москва – полно народу,
Да лязг копыт по мостовой,
А здесь раздолье и свобода
Да отчий дом, родимый мой».
Так говорил себе порою.
Нет-нет, себя не утешал.
В Москве, бывало, пред зарею
Он по прекрасному страдал.
И вот однажды, вдохновленный
Красою Сожа, шел домой,
В зарею роще освещенной
Услышал голос молодой.
Застыл Андрей и против воли
Смахнул с лица слезу рукой:
Девичью песню, полну боли,
Услышал он своей душой.
И подошел он к той, что пела,
И очарован ею был.
Она, не видя, вдаль смотрела.
Андрей на свете все забыл.
И так стоял он, любовался.
Не сводит с девушки он глаз.
Все ж подойти к ней постеснялся.
Шепнул: «Приду в другой я раз».
Глава 13
Вот день прошел, и на другой –
Он в той же роще над рекой,
Надеясь слышать голос милый.
Но день дождливый и унылый,
И незнакомки не видать.
На день другой уж уповать
Ему приходится напрасно.
И нет ее, хоть день прекрасный.
«Что это было – может, сон?»
Теперь подавлен ходит он
И Бога просит, сам не свой:
«Ее дай встретить, Боже мой!»
И все сильнее жажда встречи.
И вот однажды в ясный вечер
Он Анну в церкви увидал,
Отец ее сопровождал.
Вновь подойти он побоялся,
Но вслед за ними увязался.
Тайком за ними он ходил.
Живет где мельник, проследил.
С тех пор неделя пролетает.
Как быть, бедняжка наш не знает.
Но вот к Никите он идет,
Стоит, волнуясь, у ворот.
Калитку тихо открывает...
Во двор вошел – и замирает:
Та незнакомка у крыльца
Сидит, не видит молодца.
Он кашлянул и к ней подходит,
Сбиваясь, речь свою заводит:
– Простите, – нежно говорит, –
Такая рань, отец ваш спит?
– Да что вы, нет, – она гадает,
Кто перед ней, она не знает.
– Отец на мельнице давно.
Андрей стоит, в уме одно:
«О, Боже мой! Она прекрасна!»
Глядит кругом – зарею красной
Весь двор печально озарен.
– Как жаль! – сказав, уходит он.
Глава 14
Едва проклюнулся рассвет,
Никита встал, зажег он свет
И пред иконою склонился.
Едва не плача, он молился:
– Господь! Господь! В Тебе одном
Ищу отраду ночью, днем.
К тебе, Господь мой, я взываю!
За что, Господь мой, я страдаю?
Яви, Господь, Ты власть Твою,
Спаси Ты доченьку мою!
И дай, дай доченьке прозреть.
Я твой, Господь, на веки ведь!»
Вот так однажды он страдал.
Вдруг в двери кто-то постучал.
«Кто вдруг пожаловал чуть свет?»
На Анны глянул он портрет,
Затем его перекрестил,
Дивясь, пошел и дверь открыл.
Там незнакомец у порога,
Видать, смущен он хоть немного,
В руках он шляпу теребит.
Никита в дом идти велит.
Ему он лавку подвигает
И гостя на нее сажает,
Сам же напротив, на скамье.
– Ну, с чем пожаловал ко мне? –
Никита тихо говорит.
Дивясь, на гостя он глядит,
Но тот по-прежнему смущен.
– У вас есть дочь? – вдруг молвит он.
– Она незряча? – говорит.
Теперь Никита уж молчит.
Он молча гостя изучает:
«Откуда тот про Анну знает?»
И сам не знает, что сказать.
Гость продолжает удивлять:
– Пред кем зияет вечна ночь,
Нам, зрячим, хочется помочь.
Андрей глядит в глаза Никите:
– Уж не об Анне ль говорите? –
Вскричал Никита, поражен.
Быть может, небом послан он.
Глава 15
– Привет тебе, моя столица, –
Андрей тихонько прошептал.
Взглянул на спутников: их лица
Фонарь едва лишь освещал.
Никита спал, обняв рукою
Свое прелестное дитя.
У Анны нимб над головою.
Андрей вскричал: «Не грежу ль я?»
Потом видение пропало.
Андрей решил: игра теней.
Но крест рука уж начертала,
Забилась сердце вдруг сильней.
Он вспомнил Сож, места родные,
Где с Анной вместе в роще был.
Он вспомнил очи голубые
И понял вдруг, что полюбил.
А что же Аннушка? Устала,
Трясясь в карете день и ночь.
И, улыбаясь, мирно спала,
Все беды унеслися прочь.
Ей снится роща и багряный
Восход над речкой восстает.
Объятый дымкою тумана,
Прозрачный диск луны плывет.
И далеко, пред самым лесом,
Костер, как искорка, блестит,
И луг покрыт ковром белесым,
Прибой чуть слышно говорит.
И так чудесно, так прекрасно,
Все наяву, как не во сне.
Очнулась Анна – где же красный
Восход и речка – все во тьме.
И испугалась, и вскричала,
Но успокоилась потом.
Рука отца лицо ласкала –
Как хорошо им быть вдвоем!
Андрей все видел – горько стало.
Заныла сильно-сильно грудь.
Он глянул в небо, там светало:
«Господь, Господь, ты с нами будь».
Глава 16
Андрею тяжко было, больно,
Когда по лекарям ходил.
И всякий доктор взгляд невольно
От глаз Андрея отводил.
Всяк говорил, что вряд девица
Опять увидит белый свет.
Хотя, возможно, исцелится:
Чудес на свете разве нет?
Вот так, намаявшись премного,
Андрей надежду потерял.
Как ни темна была дорога,
В конце ее свет воссиял:
То был ухожен дворик чистый,
Невзрачен дом среди тополей.
Пройдя аллеею тенистой,
Андрей и Анна у дверей.
Кто там за дверью, кто же знает?
Андрей, волнуясь, в дверь стучит.
Лакей их чинно в дом пускает:
– Вас доктор примет, – говорит.
«О, как быстры порой мгновенья!
О, как грустны они порой».
Терзают грудь уже сомненья:
В Пропойск уехать бы родной.
А вот и доктор – видом чуден.
С большой кудрявой головой.
С простой фамилией – Игудин.
И не старик, не молодой.
Гостям он низко поклонился,
Андрею руку он подал.
За опозданье извинился
И Анне руку целовал.
Затем – все трое в кабинете.
Врач о болезни расспросил.
Включил он лампу, ее светом
Глаза он Анны осветил.
И не заметил он изъяна.
И к Анне он оборотясь:
– Весьма, весьма сей случай странный,
Мне не встречался отродясь!
Коль это нервов потрясенье,
Она прозрела бы давно.
Скажу вам прямо: хоть в смятеньи,
Лечить возьмуся все равно.
Глава 17
Был ранний час, заря вставала.
Пустынны улочки Москвы.
На стеклах золото играло,
«Господь! Господь! Будь с нами Ты!», –
Сказал Андрей. Ему не спалось,
Об Анне думал он теперь.
Он вспомнил миг, когда расстались,
И прошептал: – Ты, Анна, верь!
И вот уж полдень, жарко стало.
Но здесь, в больнице, благодать.
На койке девушка лежала,
За ней Андрей стал наблюдать.
А вот и доктор появился
И пред иконой помолился.
Вот пред кроватью он стоит
И четко Анне говорит:
– Я буду медленно считать:
Один, два, три, четыре, пять...
Когда скажу я «тридцать три»,
Закрой глаза и крепко спи!
И начал медленно читать:
– Легка, как пух, твоя кровать.
Ты тонешь в ней, как в облаках,
Забудь тоску свою и страх, -
Шептали лекаря уста
Вот тридцать три – уснула та.
И, убедясь, что Анна спит,
Ей доктор четко говорит:
– Скажи мне, милая девица,
Ты можешь петь иль веселиться?
Скажи мне, правды не тая,
Иль что-то мучает тебя?
И Анна тут же побледнела,
И ужас скрыть свой не сумела.
Очнулась, бьется и дрожит...
Дивяся, доктор говорит:
– Ты отчего так испугалась,
Скажи, коль в памяти осталось?
И слышит Анны он ответ:
– Я ничего не помню, нет.
Мне почему-то страшно стало,
Как будто в бездну я упала.
И говорит Андрею врач:
– Не избежать нам неудач,
Коль не узнаем мы причину,
Откуда страх ее, кручина.
И Анну вновь он – на кровать.
Опять, опять он стал считать.
Сказал он четко: – Тридцать три,
Теперь усни, теперь усни!
И Анна снова крепко спала,
Но снова сильно закричала,
Коль задал доктор тот вопрос.
– Как странно, – доктор произнес.
Глава 18
Проходит день, за ним другой,
И снова полдень, снова зной.
Но вдоль аллейки холодок.
Андрей и Анна точно в срок,
Что им назначен, в дверь стучат.
Их принял врач, сказав, что рад
Их видеть. Мило улыбаясь,
И быть любезным им стараясь,
Провел их снова в кабинет.
Там приглушил немного свет,
На стулья он их усадил
И с Анной доктор говорил:
– Людей лечу я много лет,
Открыл для многих белый свет.
От смерти многих я спасал,
Но случай ваш я не встречал.
Я долго думал на ваш счет.
В итоге, что придумал вот:
Введу наркотик вам чуть-чуть –
Вдруг вспомните вы что-нибудь,
Когда я в сон вас погружу.
А там что будет – погляжу.
На это важное решенье
Мне надо ваше разрешенье.
Так вы согласны или нет?
– Согласна я, – был дан ответ.
И пред иконой доктор вновь.
Затем наркотик вводит в кровь
И заставляет Анну спать,
Чтобы вопрос ей вновь задать:
–Тебя что гложет? – произнес.
Как бы не слышит та вопрос
(Глаза открыты, ровно дышит.)
Нет-нет, прекрасно она слышит!
Вот грудь задвигалась быстрей...
– Что видишь? – доктор крикнул ей.
Но Анна часто задышала,
Затем внезапно закричала.
Сорвался голос молодой:
– Та снова, в черном, предо мной!
И как ужасна ее сила!
За нею холод и могила!
– Но кто она? Скажи скорей! –
Врач воскричал, склонясь над ней.
– Ее я раньше не видала, –
Девица билась и кричала...
– Ты успокойся, горя нет!
Вот, нарисуй ее портрет!
Тебе приказываю я!
Рембрандтом ты представь себя.
И сам спешит бумагу дать:
Ему не терпится узнать,
Что будет дальше. Над листом
Ее он руку сжал с пером...
И вот уж контур появился.
Андрей опешил, подивился,
И видит он перед собой
Лицо крестьянки пожилой.
Глава 19
Все в мире тайно, непонятно.
Лишь время просто. И обратно
Оно не движется никак.
В начале – свет, в конце нас – мрак!
Стрелою мчится наше время.
Уйдем и мы, и наше семя,
Все затеряется в веках.
И снова жизнь, и снова прах!
И так быть может бесконечно.
Лишь наш Господь и Слово вечно!
Сказал вдруг громко доктор им:
– Все мы пред Господом стоим!
Простой я лекарь, вот в чем дело.
Лечу не душу я, а тело.
Вряд ли полезен буду вам.
Вы обратитесь к Богу, в Храм.
Ибо, клянуся небесами,
Висит проклятие над вами.
На этот счет сомнений нет, –
И указал он на портрет:
– Всему она, она причина.
Отсюда боль, тоска, кручина,
Отсюда ваша слепота.
В аду пусть сгинет ведьма та! –
И осенил себя крестом.
Портрет им отдал он потом.
Затем он с ними распрощался,
Наедине с собой остался.
А что же Аннушка, Андрей?
Спешат к священнику скорей.
И их священник принимает,
Себя крестом он осеняет,
Андрея слушая, молчит,
Затем им слово говорит:
– В мир наш вошел с Адамом грех.
Грехом связал лукавый всех.
И коль невольно грех случится,
То надо каяться, молиться.
От сердца искренне просить,
Чтоб мог Господь тебя простить.
Господь простит, он милосердный!
Простит за веру, милосердье.
А коль кого накажет Он,
Тот будет в бездны сокрушен!
Священник в руки взял портрет:
– Тебе спасенья, ведьма, нет!
В геенне огненной сгоришь,
И пламя будет выше крыш! –
И он опять перекрестился,
Затем он к Анне обратился:
– Господь на душу положил,
И мне он истину открыл.
Он на молитву дал ответ:
Ты снова будешь видеть свет!
Глаза твои должны открыться.
На Пасху может то случится.
Он снова их перекрестил,
Обоих с миром отпустил,
Глава 20
И вот опять уж тройка мчится,
И бубенцы вовсю звенят.
В Пропойск скорей, что часто снится,
Скорей бы к батюшке назад.
Мечтала Анна, как и прежде,
Увидеть свет грядущих дней.
Душа ее горит в надежде,
Хоть ночь лишь только перед ней.
Ее Андрей сопровождает,
Прислуга, что отец нанял.
Ямщик кобылку погоняет.
И вот уже Пропойский вал.
И там верста иль, может, две,
И дом Никиты на горе.
Вот в двери стук – они открыты,
И дочь в объятиях Никиты.
Отец целует нежно дочь.
А что ж Андрей? Уходит прочь?
Нет-нет, он с ними оставался.
Глядел на Анну, улыбался
И о Москве все говорил,
А вечерком к отцу отбыл.
Вот лето быстро пролетело,
Уж осень поздняя. Несмело
Зима стучится по утрам.
Трава седа и тут, и там.
И кружат листики багряны,
И холода уже туманны.
И в лед закован ручеек,
Но нет зимы, еще не срок.
Но все ж она не за горами...
Андрей и Анна вечерами
Бродили по листве густой
И целовалися порой.
Но все ж, страдать нет боле мочи:
До Пасхи дни считала, ночи.
Не спит, а молится тайком,
Прозреть лишь – просит об одном.
И вот уж Пасха наступила,
Она с Андреем в храм спешила.
Молитву батюшка читал.
Вдруг солнца луч в окно упал
И на иконах заискрился,
И мягкий свет кругом разлился...
– Я вижу! – Аннушка вскричала.
Она Андрея увидала!
А рядом с ним отец стоял,
Он славил Бога и рыдал...
И все, кто в церкви с ними были,
Дивились чуду и хвалили,
Все Бога, славили, молясь.
Никто не видел отродясь
Все то, что в церкви совершилось...
Священник, что сказал- все сбылось!
Затем из храма шли домой.
Но что там, в роще над рекой?
Горит, как будто, чей-то дом...
Жила Авдотья долго в нем.
Рисунок вспомнил вдруг Андрей:
– Так вот портрет, – подумал, – чей...