Начальная школа от посёлка проживания нашего, находилась в 10 верстах, в деревне.
Тридцать первого августа, примерно к обеду, пришли с отцом в деревню, чтобы устроиться на учебный год квартировать.
Зайдя в деревню, повстречалась случайно жительница деревни, Нюра. Узнав о визите, предложила взять ученика-первоклассника, меня, к себе на постой, поясняя:
- У меня есть маленькая восьмимесячная дочка и будешь помогать её нянчить, не буду брать деньги с твоих родителей за проживание - места хватит в избе, так как муж Саша тоже уходит на работу в соседнее село за 10 вёрст на неделю и у тебя будет такой же распорядок.
Отец, заключив устный договор, удалился домой.
С большой радостью поселился и охотно нянчил её дочку, Ленку.
Убегал домой только в субботу после уроков, а воскресенье вечером приходил снова.
За проживание, платили родители 10 рублей в месяц.
Деньги, по тем временам, небольшие: на них всего-то купишь 3,5 килограмма весового хлеба.
Для многодетной семьи родителей и эти деньги являлись существенными, так как отец в то время получал пенсию по заболеванию около 111 рублей.
Мать ничего не получала.
С мужем Нюры, Сашей, я пока не виделся, не встречались, не пересекались.
Как-то поздней осенью, вечером, уставший от дальней дороги, голодный и промокший, пришел к ним на постой и застал застолье: за столом сидели двое не знакомых мужчин: один небольшого роста и худого телосложения: он-то и оказался мужем Нюры.
Вторым был моряк Тихоокеанского флота. Слова эти прочитал на бескозырке лежащей рядом на лавке.
Моряк произвёл впечатление и понравился больше - показался крепким и красивым молодым парнем.
Они сидели в углу передней комнаты за столом у окна и беседовали.
Тихо зайдя в избу, у порога разделся и сел в углу на самый край лавки.
Никто не обратил внимания на меня - в избе было сумеречно.
Изредка поглядывая на разговаривающих мужчин за столом, сидел тихо и прислушивался к разговору.
Через время понял: речь идёт о морской службе.
В комнате стало совсем темно.
Нюра принесла зажжённую керосиновую лампу и, поставив на столе, ушла.
Чуть погодя, вернулась и поставила на стол три рюмки перед мужчинами и бутылку «беленькой»: так называли в то время простую Советскую водку.
Бутылка была с единственной наклейкой, на которой крупными, слегка зеленовато-голубым оттенком написано слово «ВОДКА».
Мужчины, завидев бутылку, повеселели и, предвкушая пропустить внутрь «живительную влагу», потирали руки.
Вдруг, совсем неожиданно для меня, пошёл по избе ароматный запах пельменей, доносившийся из соседней комнатки-кухни.
Открылась дверь и на пороге появилась Нюра с большим блюдом горячих пельменей, от которых по всей избе шёл мясной аромат.
От голода закружилась голова: хотелось сорваться с места и мчаться к столу.
Саша-Александр взял «беленькую» и, постукивая рукояткой ножа по сургучной заливке картонной накладной пробки входного горлышка бутылки, откупорил.
Разлив по рюмкам, пригласил жену сказать добрые слова гостю.
Нюра присела между мужчинами и сказала:
- С приездом брат и окончанием морской службы.
Выпив содержимое рюмок, потянулись за горячими пельменями, а я сидел в углу и сожалел о том, что чужой, не родной им.
После выпитой рюмки, Нюра встала из-за стола и пошла по комнате уже другой, более красивой походкой и в этот момент показалась неотразимой красавицей: гладко зачёсанные светло-русые волосы заплетены в тугие роскошные две косы - они-то и придавали ей дополнительную молодость и красоту.
Из-за этих кос, Нюра выглядела молодой девушкой.
Да и надо сказать, годков-то ей было и в самом деле не больше девятнадцати.
Большие голубовато-серые глаза светились счастливой радостью встречи и я, сидя в углу прихожей, любовался ею.
Нюра ушла на кухню готовить очередное блюдо, а мужчины продолжали наливать содержимое из бутылки, выпивая, закусывать горячими пельменями.
Разговоры пошли более оживлённо и отдельные обрывки фраз долетали и до меня.
Незаметно наблюдая за застольем, обратил внимание, что Саша часто поглядывает в мою сторону угла прихожей и был уверен: собирается пригласить и меня к столу.
Конечно же, хотелось приглашения к столу, на пельмени, но этого, пока, не происходило...
Прислушиваясь к разговору мужчин, обратил внимание: речь повели за молодую, деревенскую девушку, родившую ребёночка вне замужества.
Саша сказал моряку:
- А помнится мне, в школьные годы ты был влюблён в Нину. Что же не продолжил ухаживать за ней? В одной деревне росли и вместе в школу ходили и даже за одной партой одно время сидели.
- Так пути-дороги наши разошлись сразу же после окончания школы и получения аттестатов зрелости. Она уехала в город учиться на агронома, а меня забрали на службу, в Морфлот. Вернулся, а у неё уже и диплом в руках и ребёночек на руках, - вздохнув, сказал моряк.
Саша, с пристрастием глянув на шурина, спросил:
- А переписку-то за время прохождения морской службы вёл, или нет?
– Нет, не было никаких переписок и никаких обещаний ждать-надеяться, - ответил моряк.
– Ну, коль не было, и нет, и суда нет, - жестикулируя рукой, заключил Александр.
– А я и не сужу никого и ни в чём не обвиняю и тем более ни о чём и ни о ком не сожалею. Просто интересно узнать бы счастливчика и обладателя красотой Нины, - подтвердил свои слова моряк.
Хозяин, играя ухмылкой, оценивающим взглядом посмотрел в сторону моего угла прихожей и, изображая гримасу на лице, сказал:
- Игнат, по-видимому, принял участие в этом деле...
О каком таком деле идёт речь мужчин, не понимал ничего и по малолетству не догадывался, о чём идёт речь.
Услышав эти слова хозяина и, совершенно ничего не понимая из разговора взрослых, на «обвинение в причастности рождения ребёночка», отнёсся своеобразно: не мог понять, в чём я виноват, но понял, незаслуженно.
Напружинившись и домысливая, думал: «Что мог натворить такого, в чём настойчиво обвиняет меня Саша», - кружилось в голове.
Хозяин, направил продолжительный взгляд в угол комнаты и, подтверждая сказанные слова, произнёс:
- Ты-ты и не отказывайся!
Вскочив со скамьи, и с негодованием глянув в сторону стола, сорвался с места и выскочил на улицу, оставив открытой входные двери.
Постояв возле ограды и не найдя в себе виновности, галопом помчался по деревенской улице, куда глаза глядят.
На улице быстро продрог от сильного северного ветра и забежал до приятеля – Вовки - одноклассника.
Друг спросил:
- Что-то случилось?
Промолчал, никаким образом не отреагировал на вопрос, словно не слышал:я и на протяжении жизни не посвящал друзей-знакомых в свои жизненные проблемы, считал, достаточно их у каждого своих.
Через время пришёл Саша и, взяв за руку, повёл к себе домой.
Зайдя в избу, усадил на лавку-скамью за столом напротив себя.
Подошла Нюра к столу и непонимающе поглядела на мужчин, потом на меня. Саша сказал жене:
- Принеси пельменей, пусть ребёнок с нами за компанию поужинает.
Повернувшись, хозяйка возвратилась и поставила передо мной на стол, чашку с пельменями. Затем ушла на кухню и принесла в стеклянной баночке сметану и положила в горячие пельмени целую ложку: вкуснее ничего не едал ни до, ни после.
Расправившись с пельменями, тихонько покинул застолье и залез на русскую печку: на отведённое хозяйкой избы место для моего сна-отдыха.
Спрятавшись за вытяжной трубой, чтобы не заметили, наблюдал за происходящим застольем для взрослых людей:сил хватило на короткое время - дальняя дорога и сытный ужин сделали своё дело, заснул.
Проснулся от стука каблуков по деревянному полу и громкой игры на гармошке - играл моряк плясовой наигрыш, а незнакомая девушка, плясала и пела частушки.
Одна из них больше других, запомнилась.
«Дорогой, дорогой, дорожила вами, а тепере дорогой, вашими словами».
Слова частушки привожу дословно.
Приподняв нижнюю часть ситцевой занавески над русской печкой, незаметно для окружающих, любовался пляшущей девушкой и игроком.
Скоро пляска закончилась.
Моряк заиграл вальс «На сопках Манчжурии».
Нюра подошла до мужа и пригласила на тур вальса. Ей хотелось потанцевать, но у мужа не получалось и Нюра взяла в партнёры эту плясунью и с нею закружились.
Сколько продолжалось веселье, не запомнил – вновь сморило на тёплой печке, заснул, не увидев окончание веселья.
Среди ночи проснулся.
Поворачиваясь на другой бок, услышал тихий бас-шепот моряка и сдержанный смех девушки, доносившийся с кровати из угла прихожей комнаты.
Не придав никакого значения, вновь заснул.
Утром, спускаясь с голбца русской печки по лесенке, о ночном басе-шепоте не вспомнил, или позабыл, или заспал.
Вспомнил, когда упёрся взглядом на кровать в углу прихожей.
На подушке, глубоко утопая в мягкость пуха, лежала голова девушки.
Туловище не вырисовывалось под одеялом: панцирная сетка кровати низко провисала, показалось, голова отделена от туловища.
И испугавшись, закричал.
На крик подошла Нюра и спросила:
- Чо случилось?
Ещё больше смутился, когда увидал, как девушка приподнялась в постели и удивлёнными глазами смотрела на Нюру.
Сгорая от стыда, проскочив мимо Нюры, выбежал на улицу.
Постояв некоторое время за оградой, вернулся в избу.
Подошла Нюра и сказала:
- Я тебя пустила квартировать, чтобы не страшно было одной, а ты только пугаешь меня!
Опустив глаза в пол, сгорая от стыда, не проронил ни единого слова в своё оправдание.
Затем подошёл до топившейся русской печки и возле загнетки, осторожно положил две картофелины испечь на завтрак.
Присев на табуретку перед печкой, поглядывал на горящие в печке дрова и перемалывал в голове случившееся.
Нюра присела на самом краю кровати, возле лежащей Поли, и до моего слуха доносился тихий разговор женщин.
- А мужики-то чуть не проспали.
Не понятно чему радуясь, или огорчаясь, с восторгом, прокомментировала Нюра.
- Вскочили с пастели без всякого опохмеления и убежали в село, - и Нюра, то ли хихикнула, то ли горло перехватило, жалея мужчин, сказала:
– В пути-то затратят два часа, а к восьми, обязательно на рабочем месте быть. Там у них с этим делом строго. Претенденты ждут свободное место, - еле слышно прошептала хозяйка и продолжила:
- Саша договорился с завгаром, пообещал взять-пристроить брата-моряка моего. Саша там у них на хорошем счету числится, думаю, получится пристроить. В колхозе-то не хочется работать бесплатно. Заспешили пока место свободно. И вздохнув, Нюра спросила:
- А ты Полюшка, как живёшь-поживаешь в городе-то? - надолго ли приехала к родителям?
- На Урале живу, в большом городе устроилась. Квартиру мужу дали однокомнатную. А чо нам вдвоём-то места хватает. Плохо, что часто ссоримся. Ревнив больно шибко.
Всё подозревает меня в изменах. Подвернись другой, ушла бы от него, - и, отведя взгляд, наигранно вздохнула.
- А ты считаешь, что подвернувшийся другой, ревновать тебя не будет? – совсем неожиданно, но резко, вымолвила Нюра.
- Чо меня ревновать-то и к кому? – жизнь-то проходит как-то скучно и бессмысленно, дом-работа и всё, - краснея, сказала женщина.
- Ну, коль считаешь, незаслуженно ревнует, убеди мужа, вам вместе дальше жить-то.
Нюра продолжительным и испытывающим взглядом окатила Полю и намекнула: -
Ребёночка тебе завести надо, меньше ерундить с мужиками будешь. Думаю, остепенишься, и мужик ревновать перестанет. Став матерью, степенней станешь, говорю. Домой-то возвращаться, к мужу, когда намереваешься?
- Да скоро. Денёк-два и буду собираться в путь-дорожку, а то и в правда подумает, что загуляла, - и женщина, подкатив глаза, неестественно хихикнула.
– А моряк-то вернётся ли сегодня? – или целую неделю, до выходных мучить меня будет своим отсутствием? – лукаво поджав губы и играя бровями, вновь хихикнула.
- Я и сама не знаю. Как Саше удастся пристроить его на работе. Если примут, то возможно сразу приступит к работе, тогда до субботы.
- Ты, Нюра, гляди не проболтайся насчёт сегодняшней ночи. Деревенские бабы чуть што-пошто и мигом пошло-полетело по миру. Я мужика своего побаиваюсь, он у меня горячий и суровый насчёт там всяких похождений-то, ревнивец ...
– Так его же здесь нет! Откуда узнает-то?
– Откуда-откуда, от верблюда! Ты чо не понимаешь? Мой адрес знают тут все, мигом сообщат! Скажут-раскажул, что приезжала к матери погостить и закрутила с моряком.
Нюра, остановив продолжительный взгляд на женщине, внимательно заглянула в глубину её глаз.
Отведя взгляд, вновь пристально посмотрела в глаза Поли и чуть слышно произнесла:
- Такие, или подобные дела, в любом случае когда-то приобретут известность и от меня тут не зависит. А коль будут известны людям, значит и до мужика твоего слух долетит. От расстояния не зависит.
– Расстояние, или не расстояние, а мне понравился твой братик-касатик. Целует горячо, - и добавила, - крепче мово мужика, целует. Утром пробудилась и пожалела, рядом нет его.
-Прижала бы крепко до груди.
- Кого рядом нет? – встревожилась Нюра.
- Кого-кого, не про Сашку же твово разговор-то ведём!
Нюра замолчала и прекратила разговор. Ей, конечно же, не понравились откровения бывшей деревенской соседки.
Пронизав недовольным взглядом женщину, еле слышно, сквозь зубы, выдавила:
- Полежи-полежи, понежься! ... Пойду, корову подою...
И взяв ведро-подойницу, вышла в ограду.
Подоив корову, и возвращаясь в избу, Нюра, размышляла сама с собою: «Ах, Полька-Полька. Мужик, не нравиться видите ли. Уж не метит ли ухватить моряка? Нет, тому не бывать…!!!
Съев пару испечённых картофелин, убежал в школу и прощания между женщинами не видел.
Вернувшись, застал в избе только Нюру: сидела на лавке напротив переднего окна избы и качала зыбку-калыбельку с Ленкой.
- Я побегу сейчас на ферму, помогу заболевшей доярке подоить её группу коров, а ты нянчись с ребёнком, никуда не убегай, - сказала Нюра.
- Справлюсь, - и присев на лавку перед окном, стал качать люльку с Ленкой.
Нюра вернулась ещё засветло.
Проверив дочку, сказала:
- А теперь ты свободен, беги на улицу, поиграй с детворой.
Деревенские дети играли в пятнашки на пустыре вокруг пустующей, не жилой избы.
Подключился и я в ребячью стайку, и стали бегать вместе вокруг дома.
В то раннее, послевоенное время, все деревенские ребятишки, включая и девчонок, играли и в лапту, в пятнашки, и в зубарики, но больше всех и чаще, играли в «войнушки».
Ребята старательно выстругивали из любой деревяшки мнимый автомат, и из-за угла, с перебежками, целясь в «противника», в немца, с криками: «Ты убит!» - преследовали следующего «противника».
Вечернюю беготню ребятня любила больше всего, и всегда хотелось бегать и бегать, домой не дозваться.
Зайдя в избу, никого не застал - спать улеглись.
В тот период жизни, экономя керосин в лампе, укладывались спать рано, но в четыре часа утра, бывало, раньше, хозяйка вставала топить русскую печку.
Без какого-либо ужина шмыгнул на русскую печку и мигом заснул.
Такой ритуал жизни был не только в этой деревне.
Без электричества, без особого лакомства и удобств, жили повсеместно жители близлежащих деревень колхоза «Память Ильича».
На следующий учебный год не квартировал у Нюры – пригласила баба Оля жить и помогать нянчить Андрейку.
Однажды, поздним вечером, находясь в избе у друга Вовки, на посиделки собрались деревенские соседки.
Старушки-женщины-рукодельницы пришли каждая со своей работой.
Одни вязали из шерстяной овечьей пряжи варежки, другие носки-носочки-рукавички, третьи какие-то свитера-кофты.
Некоторые увлечённо ковырялись с вышивками на пяльцах.
Пожилая бабушка, сидела в сторонке за прялкой, не обращая ни на кого внимания, не участвовала в разговоре, пряла: тянула шерстяную нитку из клочка сбитой шерсти, наматывая на веретено.
Мы с Володькой забрались на русскую печку. Спрятавшись за вытяжной трубой, тихонько, чтобы никого не привлекать, играли то ли в домино, то ли в карты и не заметно прислушивались к разговорам женщин-соседок.
Когда прозвучало слово баба Оля, Нина и Андрейка, прислушался и понял: речь ведут за Нину и её незаконнорожденного Андрейку.
О том самом, ребёночке, которого муж Нюры, Саша, пытался приписать мне «отцовство».
Удивление было тому, что всё происходящее за столом у Нюры, и не забыта была и Поля-плясунья из города, передано и пересказано женщинами слово в слово.
Удивлению с восхищением, не было предела: хорошо работает деревенское «сарафанное радио!»
Конечно же, если бы не «сарафанное радио», так и не узнал ничего за разговор мужчин за столом с пельменями у Нюры.
Оказалось, незамужняя дочь бабы Оли, Нина, работает в колхозе агрономом.
Девушке в то время шёл двадцать пятый годок от рождения и она, потеряв надежду на замужество, решилась завести себе ребёночка.
Родив сыночка, и назвав Андрейкой, тайну отцовства, старалась не разглашать, сохранить. Но как всегда бывает, всё тайное становится явным. И женщины, смакуя тему, высказывали свои предположения отцовства ребёночка. Остановились на том:
Нина ездила с мужчиной из соседней деревни за возом сена в луга, там и «полюбили» молодые люди друг дружку. Мужчина оказался семейным. Брать в жёны Нину и не собирался.
Нина, благодарила судьбу за то, что Господь Бог послал ей Андрейку.
Баба Оля, её мать, радовалась и безумно любила первого и единственного в своей жизни внука.
Лучшими годами жизни среди чужих людей, считал и считаю годы жизни, прожитые у бабушки Оли.
Последующие годы учёбы преодолевал по более длительному маршруту до сельской средней школы расположенной в двадцати пяти верстах от дома.
Стёжка-дорожка по-прежнему пробегала мимо той же начальной школы и деревеньки, где получал начальное образование и квартировал.
Заходил проведать «сыночка» Андрейку и бабу Олю, и отогреться самому от мороза и отогреть душу с благодарностью.
Бабушка, как и раньше, угощала самым вкусным молоком и до сих пор любимое мною лакомство.
Позднее, будучи парнем, с удивлением узнал, что бабе Оле в то время было всего-то сорок один годок: тяжёлая послевоенная работа и недостаток нормального питания раньше времени старили людей и не только в тяжёлом крестьянском труде.
Хорошие люди в жизни встречаются не всем, а жаль, мне встретились, в лице бабы Оли, - подытожив рассказ, заключил Игнат.
Закончив учебный год отличником, вернулся домой на летние каникулы и всё лето со страхом ожидал первое сентября.
Дом любил за любовь и дружбу всей многодетной семьи родителей друг к другу.
Дорожил любовью отца-матери и сестёр-братьев.
Покидать дом никогда не хотелось, а коль случалось, тосковал.
На протяжении всей жизни, тоскуя, в мыслях возвращался в родительский дом и на территорию малой родины, которую вынужденно пришлось покинуть навсегда в 17 - летнем возрасте.
2018год.