От острова последнего на запад
Сквозь море серых дней, соленых брызг
Туда, где буря держит мачту в лапах
И скрежет той срывается на визг
Направили корабль миссионеры.
Всё равно - долог, короток ли путь.
Датчан ведет вперед сознанье веры.
С таким смирением назад не повернуть.
Дождь льется самым из осенних правил.
Эпическое море шлет туман.
Но Бог своей заботой не оставил
В Гренландии решивших строить храм.
Дней двадцать. И Ожье увидел землю
Суровую как пройденный маршрут.
Мох, камни, берег в худосочных стеблях,
Туземцев диких, что на ней живут.
Повадками не отличишь от зверя.
И если отличишь - с большим трудом.
Они с рожденья существуют, грея
В звериных шкурах естество и дом.
И давят блох, и кожа их в коросте.
Но принимают путников в домах
Ничем не думая обидеть гостя.
Им веру проповедовал монах.
Рассказ тех впечатлил. Но тем не менее
Сказал вождь - Бог велик. И страшен ад.
Найдутся ли в раю для нас тюлени?
Без них никак нам, странствующий брат.
И после сразу замолчал неловко,
Расстроить опасаясь чужаков.
Датчане там остались на зимовку.
Но проповедь не тронула ослов.
Весной вернулись сквозь языческое море
Обратно к свету христианских мест.
Ожье остался. Но и сам он вскоре
Ушел, на берегу поставив крест.
Он двинулся на север в хрупкой лодке,
Жалея дикарей, презрев невзгод,
Туда, где встречный ветер дует хлестко,
Где край земли вмерз в вековечный лед,
Где мир седой в арктическом покое,
Где снег сияющий слепит глаза.
Вело его движение святое,
Но тишина царит на полюсах.