...А вечер касался мягкого стекла,
и тьма между кустов на землю прилегла,
и я один остался незамечен.
Лазутчик в траурный покой,
диспетчер этой стороны и той,
назойливый кузнечик,
принявший за осенний свист,
осоки за шершавый лист
язык обычный, человечий.
Я беглым был, и не поспел.
Ложась между хвоёй и небом,
я был за чёрный передел.
Во сне казалось: гроздья гнева —
поспевшие колосья хлеба.
И я меж них на корточках сидел,
пока мой дивный мир взрослел,
пока реальный мир старел, седел.
***
Мой сон, мой страх, моя надежда,
ты говори светло, гори тепло,
и длись пока ещё темно,
и ветви липкие клони к моей одежде,
и закрывай еловым веером лицо