Под крылами Пегаса, летящего в небе,
стая чёрных, воспетых поэтами птиц
безмятежно парит, не заботясь о хлебе,
не мечтая о юге, не зная границ.
Вот ворона. Под ней, исчезая из вида,
с ускорением вниз улетает рокфор,
но ворона давно позабыла обиду
и лисе всё простила -- зажрись, рыжий вор.
Вот дрозды,-- их, по-моему, двадцать четыре,--
их в пирог запекли, чтоб подать королю,
но они всё поют -- их никто в целом мире
замолчать не заставит. За то и люблю.
Чёрный ворон раскатисто крикнул над бездной:
"Весь ты мой!" Он считает -- война на носу.
Квохчет чёрная курочка: "Утром полезно
съесть на завтрак яйцо -- я его вам снесу."
Много птиц неизвестной, но чёрной породы.
То они целой стаей слетают с луны,
то за рыбой ныряют в подземные воды,
то гнездятся под крышей, мрачны и черны.
Есть одна среди них, что черней. Совершенна
чернота этой птицы -- янтарный же взгляд
ярче солнца -- и перья её, несомненно,
переплюнут Малевича чёрный квадрат
чернотой, сквозь которую, сколько ни пялься,
не увидишь внутри её тайных пружин.
Птиц такой черноты сосчитаешь по пальцам,
если палец при счёте загнёшь лишь один.
Назову её лебедью, за неименьем
таксономии точной. Она -- ты прикинь --
да, она, а не он,-- есть источник творенья,
всех миров сердцевина, которая инь,
а не ян. Темнота, а не свет. Не иначе.
Свет лишь вспыхнет на миг посреди черноты...
глаз янтарно блеснёт... Лебедь голову спрячет
под крыло -- что тогда разглядим я и ты?..
Ничего. Лишь она, чернота мирозданья,
неизменна и вечна, а свет в ней лишь гость,
взгляд осмысленный, но мимолётный. В преданья
всех веков и народов когда-то влилось
это знание мира. Потом как-то разом
кто-то слил его... Опорожнили до дна.
Глаз всевидящий... Всепроницающий разум...
Лебедь, чей это глаз, нам совсем не видна.
Потому что черна... беспросветно черна.