Здравствуй!
Солнце моё – обиженное… Лиственница под окном – хвосты лисьи… Хлопья снега в воздухе и хвосты лисьи – по ветру… Тихо всё… Грустно всё… День, наизнанку вывернутый… Голос горла простуженный. А снег кружится в воздухе, будто демонстрируя стихию некоего неопределённого понятия - стихия свободы.
Простуженная, оглохшая на одно ухо, вышла я на улицу. Вышла я из заперти своей комнаты – свобода!?
- Нет, - сказал чёрный ворон, съёжившийся на буреломе поваленных в прошлом году деревьев. – Свобода – это иллюзия.
Я просто решилась в своём простуженном состоянии пройтись по летней полевой дороге к лесу. Ворон не отставал от меня. Ворон – это не ворона. Он – особенный! Он много тайн мира знает. Тайн бытия…
А вот взял и на повале некогда живых сосен, а теперь просто вповалку обрубленных стволов и ветвей решил поговорить со мной об иллюзорности свободы.
Когда я, окончательно обессиленная, присела на кладбище древесных стволов на обочине полевой дороги, Ворон присел рядом. Он был проводником иной сущности. И он заговорил со мной о том, что мне особенно близко… Он заговорил со мной о моих собственных переживаниях. А мои переживания давно связаны с поэзией Валеры Крайцева, которого в живых уже нет, а слова, оставленные, будоражат душу. Ворон сказал его поэтическими строками:
- Отхорони от меня непутёвые дни,
Расколоси мою душу непрошенным ветром,
В чёрствой тени я хранил одичавший Эдем,
По яблоку всем… и мир станет добрым и светлым.
Вот твоя жизнь пёстрой зеброй маячит в глазах,
Рвёт тормоза, пегим зайцем царапает душу.
Стелет мне путь лапой ели апостол Мазай,
Кровь, как слеза… Пустой пар… Солнце в стружку…
- Зачем ты мне сейчас это произнёс? – спросила я чёрную птицу.
- А чтобы не забывала, - ответил чёрный ворон, раскинув чёрные крылья посреди белого снегопадного дня…
- Я и так не забываю этого человека. Я помню, что наступит дата… Ещё через чуть-чуть наступит день, когда он закроется на своей даче и уйдёт от всех. От всех любящих его, которых было мало. От всех безразличных к его порывам души, которых было много. Просто закроет дверь своей загородной дачи в Питере и уйдёт от всех…
Солнце моё, ранимое, безысходное… Солнце моё, на бесконечность обиженное, не будь – мимо моей Земли! Не будь МИМО всех, кто жил на ней, мучился, страдал, но любил!
Лиственница под окном… Рыжая, рыжая… Ствол в хвостах лисьих-лиственных… По завязку в снегопаде. Свободном ли?
В открытое окно крикнула я в снежную кутерьму:
- А ты, снег, хотя бы ты, снег, свободен в своём падении?
- Свобода – это иллюзия, - ответил снег за окном. – Всегда и везде существует температура перепада. Что я, снег, что не я – дождь… Что вообще всё живое не может быть свободным от планетарного головокружения.
- Ну, хоть ты, можешь мне что-нибудь сказать о жизни моего любимого поэта, там, в ином пространстве мироздания? – спросила я Ворона, уткнувшегося в меня жёлтыми зрачками на складе обезжизненных деревьев.
- Оттуда вестей нет, - ответил Ворон. – И нет ничего известного про ОТТУДА. Всё остальное – иллюзия, домыслы….
- Но скажи хотя бы, там – свободна душа моего любимого поэта? – почти теряя сознание, упавшая на брёвна, спросила я соседа-Ворона.
- Ничего не могу тебе сказать, - ответил Ворон. – Свобода – это иллюзия….
Шёл первый снег в уходящем году… Я ещё как-то надеялась, что это будет не последний увиденный мною снег… Рыжая лиственница под окном размахивала лисьими хвостами своих устремлённых к небу ветвей…
Я не знаю, буду ли жить завтра и потом… Но всё равно было хорошо от мысли, что видела снег, и лиственницу под окном… И строки поэта вспомнила.
Как ему там, в инопланетном мире сейчас, не знаю… Но ведь скоро и я буду там… И мы встретимся…
И, вторя моим мыслям, как-то по-особенному засуетилась рыжая лиственница в первом снегопаде…
Дорогой мой человек, пусть и первый снегопад, и всё чудесное под твоим окном, будут навивать мысли о бесконечности всего земного! Не унывай! Живи! Будь!
До свиданья!