Керосиновая лавка

Николай Крутько
Знак, родиться для еврея,
в полнолуние в мороз.
Папа,сам себе не веря,
в ночь на праздничек Шаббос.
Вечерком родился хилым,
жмурясь множеству свечей.
Заорал здоровым сиплым,
третьим был и всех родней.
Ребе приоткрыв пелёнку,
на меня взглянул как раз.
И не дав взреветь ребёнку,
-Будет жить не хуже нас.

Как родился понял больше,
что не шибко я богат.
И назвали меня Мойше,
что в субботу был принят.
Шли дела у папы сложно,
если чуда не считать.
Жили бедно, считать можно,
но не хуже всех опять.
А когда я народился,
подсказал отцу как жить.
Печи ложить подрядился,
да и бросил больше пить.
Он поставил цель святую,
дочерей удачно выдать.
И подвёл под запятую,
надо  только это видеть.

Ну а я, не будь евреем
удержать, чтоб ремесло.
Не к лицу быть ротозеем,
мне конечно повезло.
-Моисей, -сказал мне Ребе,
-Поднимай повыше ставку,
для семьи и твоей требе,
с керосином открой лавку.
Что не сложно для меня,
без хлопот всё удавалось.
Как без света и огня?
Оттого всё продавалось.

Шли дела мои не плохо,
Главным стал в своем роду.
И под вздохи и под охи,
Пережил я в том году.
В жёны Наву из красоток,
у зажиточных евреев.
Дом построил закуточек,
да нанял себе лакеев.
Жили сладко не от пуза,
откладал на чёрный день.
Три погодка карапуза,
накорми, обуй, одень.

Покупалось всё без давки,
Ходом, свечи фитили.
С керосином мою лавку,
в волости заметили.
Уважали меня тоже,
да и сам не плох я вот
и спасибо тебе Боже,
прикупил свечной завод.
Синагогу не забыл я,
Ребе, тоже как отец.
Заплатил я до обилия,
ведь не бедный был купец.
Выезжаю на четвёрке,
в лакированной карете.
Кони резвые да вёртки,
иду там, где сам наметил.
Нет сомнения в пути,
час не трачу на объезды.
Пожелаю здесь пройти;
Не сверну! Пусть даже бездна.
Был решительный, горяч,
потому все рядом гасли.
Я катался словно мяч,
или сыр как в масле.

Губернатор  волостной,
был горяч как жар из пушки.
И советы все со мной,
раз Советник побирушка.
Застолбить решил я место,
так себе ручьи, болота.
Не прокиснет ведь не тесто,
для разгул для охоты.
Память тоже не кобылья,
помнил я добро на свете.
Тем кто уж сложили крылья,
помогал, кого я встретил.
Про врагов не до пера,
не хочу сказать и слова.
Крутят мельницу ветра,
нет зерна - одна полова.
Помогал мне видно Бог,
может даже моя честность.
Нефть найти он мне помог,
где охотился я вечность.

Вот с тех пор я стал магнат,
сам вести стал производство.
Не бедней стал не богат,
только больше беспокойства.
Удивляюсь только сам,
ведь Россию я страхую.
Керосина лишний грамм,
не истратить бы в пустую.
Рядом тоже вышки строят,
мне конечно не мешают.
Под собой аж землю роят,
и в тихую всё решают.
Созревает жадность, зависть
да обманы, рабский труд.
Привязалась эта гадость,
а, в чести остался плут.
И семье своей на радость,
в основном себе гребут.

Бесконечно не бывает,
не оплачивать за труд.
Души рабские взрывает,
беспредел с обманом тут.
Ропот, стоны, возмущения,
нарастают в страшный бунт.
Чтоб унять, для устрашения,
войска верные ведут.
Дело скверное поймите,
про меж дела завелось.
Справедливость здесь найдите,
как бы это не далось.
И по чину, может сдуру,
держат круговой отпор.
Кто ли думал,  на халтуру,
есть простая вещь – топор.
Им  откроют много дверцев,
под паролью и под код.
Крах потерпят много перцев,
за прожорливый свой рот.

Губернатор на распутье;
Что принять? Характер крут.
А потом что скажут судьи?
Пряник нужен, или кнут…
Ребе, тоже не в восторге,
к Губернатору с прошением.
Как в еврейской поговорке,
обрезание не лишение.
Больше можно потерять,
за головы дубовые,
их за жадность наказать,
за то что бестолковые.
Губернатор пыл унял,
навострили тут все ушки.
И чтоб каждый всё понял,
по ним жахнул, как из пушки…