Я утратил свой лик в многоликой пучине людских
выражений и жестов, и взоров, и поз. Безотрадно
мне бродить в пустоте, собирая песчинками время,
что стекло по воронке стекла, обратившись в былое,
где я был юным отроком с белым и чистым челом.
Из песка сотворял куличи, позже — замки и гроб,
что сейчас для меня, несомненно, предельно равны.
Пил сухое вино, вероятно, считая, что в россыпь
брать дешевле. Любил; и вообще любил рассуждать
о насущном, о вечном — политике и макрокосме.
В них обоих обман заменяет любое значение истин:
«да» иль «нет», словно голос, отпущенный в липкую тьму.
Нерешённый квартирный вопрос и в башке беспорядок,
где я ставил иконы к томам именитых певцов,
где лелеял мечты о наградах, о женщинах. Право,
я же знал многих дам. И буквально, и образно. Что же,
я и пел на тусовках в среде безымянных людей.
Не нуждался в посевах, во ржи не ловим был и вот:
я лечу, об утраченном лике жалея теперь.
Словом, попросту был. Где-то плыл, где-то якорь бросал.
На своих берегах, на чужих, но бескрайних садов
не познал. И вернулся в забытую Богом немую обитель.
С этих пор я студент. Я утратил другие черты.
Растерял меж комет, на хвостах догорая желаньем,
всю надежду на жизнь и на смерть Homo Sapiens в эре
информации, трендов и прочей гнилой мишуры.
Эй, художник! — великий иль бездарь, не важно, —
напиши мой портрет, коль успею я время собрать.
В предствлении времени лица лишь слепок с пространства
и вообще существуют с условьем обилия оных,
потому как материя есть отражение лиц.
Человек же, являясь безликим, стремится найти
для всего подходящую форму. Положим, придать
точный лик, потому и стекло бесконечной огранкой
для песчаного Хроноса служит хорошим лицом.
Ну, а я, отличаясь от времени, не бесконечен,
хоть бреду в пустоте в никуда. Я утратил свой лик...