(дневниковое)
Они приносили шёпот расслабленного времени, входили с рассветом, оставаясь до позднего вечера. Красочные, погружённые в глубину жизни – солнечные осенние дни. Казалось, в них проявляется мечтательность самой материи. Они сопровождали нас на прогулках, глядели вслед чайкам, одновременно обнимая всех. Когда приходило время сна, они клали тёплые ладони на глаза живым и мёртвым, погружая души в круговорот листьев, окрашенных любовью и увяданием. Круговорот красок рождения и смерти, затрагивающий самые не проявленные мерности пространства. Иногда можно было даже услышать, как медленно, со скрипом открываются тяжелые ворота в хранилище самой давней памяти, прикоснувшись к которой, переходишь из состояния тварного сознания в мир духа, где любое создание является музыкальным событием во вселенской игре.
Такими оставались всплески моих осенних снов, по-своему отражавших мою реальность. А в реальности было время жизни, побуждающее то к действию, то к бездействию, и картина, нарисованная местным художником. Случайно увиденная картина. Случайно ли? Сначала я не поняла изображения из-за множества белых круговых и поперечных мазков и широких линий. Но приглядевшись, обнаружила лицо в нарисованном ворохе кружев или бинтов – светлое, сострадательное. Оно всколыхнуло во мне воспоминания. Похожие лица я видела давно, больше пятнадцати лет назад, – осенней ночью, которая могла стать последней для меня. То, что предшествовало ей, называлось одним словом – избыток. Избыток дел, встреч, текстов, разговоров, ответственности, волнений, ожиданий, неудач, всевозможных грехов, сигарет и кофе. Если быть более точной – переизбыток или обычная моя жизнь – тогда. И вот однажды поздним осенним вечером я выпала в сон из этой обычной жизни. Сон казался лёгким, радостным и воодушевляющим. Я шла вниз по зелёному склону, но у меня возникло ощущение, что поднимаюсь вверх. Вдали виднелась спокойная река, цвета небесной сини, на другом берегу – белоснежный дом, похожий на церковь, но без отличительных знаков или орнаментов. Возле дома стояли люди в длинных белых одеждах. Не много людей – до десяти. Увидев меня, они заулыбались, стали оживлённо переговариваться, размахивали руками. В реальной жизни никто из них мне не знаком. Но что есть реальность, если во сне я знала их целую вечность? Это были родные мне души, существа, близкие не по крови – по духу. Наверное, родных душ не бывает много даже в вечности, а в земных условиях, то есть в мире всевозможных обусловленностей, найти их совсем непросто, слишком много игр, ролей, суеты, масок.
Люди в белом улыбались, и я поспешила к реке, увидев лодку, а рядом с ней – лодочника. Он стоял ко мне спиной, но вдруг обернулся, будто почувствовал меня. Его взгляд был внимательным, словно, лодочник оценивал ситуацию. И тут послышался голос, он прозвучал совсем рядом, над моим ухом. Прозвучал мягко, но настойчиво: «Таня, проснись!» Лодочник, отвернулся, возможно, он решил, что я не буду переплывать реку. Но мне так хотелось к ним – моим родным душам, туда, где был мой настоящий дом. И я побежала, а голос повторял: «Таня, проснись!». Но я хотела домой – к ним. По реке покатились волны, сначала небольшие. На небе вздыбились тучи. Погода портилась, и я ускорила свой бег. Лодочник повернулся ко мне, ещё раз внимательно посмотрел и забрался в лодку, взявшись за вёсла. Теперь он ждал меня. Оставалось несколько десятков шагов, чтобы приблизиться к нему, но голос прозвучал снова, в этот раз резко, требовательно, почти кричащий голос: «Таня, проснись и выпей таблетку!».
Слово «таблетка» настолько не соответствовало видимой картине, что я невольно остановилась и вспомнила сына – он гостил у моих родителей и завтра должен был вернуться. С огромным трудом я заставила себя проснуться, лишь последний раз взглянула на дорогих моей душе существ. Река бурлила, волны выбросили на берег лодку, в небе виднелись воронки смерчей.
Я не смогла бы переплыть, даже если бы приняла другое решение. Позже поняла – почему.
Пробуждение было тяжёлым. Во рту пересохло, тело ломило и выкручивало, бил озноб. С трудом я поднялась с кровати и добралась на кухню, там была аптечка. Анальгин с аспирином, чай. Голова кружилась, я почти теряла сознание. Термометр показывал 40,2.
Весь мой мир, земной мой дом, вся обстановка показались мне тёмным, неуютным подвалом, в котором не было того чистого воздуха, увиденного мной неба, той реки, тех душ и моего настоящего дома.
__________________
Я не знала художника, который нарисовал белую картину, напомнившую мне «вечное прошлое», но захотела узнать, и поэтому позвонила владельцу коллекции.
– Эту картину я не продаю отдельно, она основная, к ней привязаны остальные. Художник сейчас сильно болеет, он уже ничего не напишет. Его родители тоже были художниками. Вот картина обнажённой женщины… это его мама. Можете купить. Она дешёвая.
Боже мой, как кощунственно звучала его речь!
– Белая картина имеет странное название «Плиссировка».
– Лессировка? – уточнила я.
– Плиссировка. Как юбка. Понятия не имею, почему художник так назвал её. Он сильно болеет. Но вы, наверное, знаете, что после смерти художников картины всегда поднимаются в цене. Но я сейчас продаю всю коллекцию. Но после смерти художника…
Я уже не слушала его. Думала о художнике, его маме, о моём сыне, так рано ушедшем. Думала о времени и смерти. Была осень, моя осень, наша. Она гуляла по городу, но, возможно, её прогулки давно вписаны в рисунок плиссированной юбки Вселенной. Может быть, сама материя плиссирована какой-то творческой силой – для экономии пространства, чтобы в нём уместилось великое множество миров, соприкасающихся иногда тёплой осенью. Надеюсь, в одном из вселенских миров душа моего сына уже нашла свой настоящий дом, своих родных по духу существ. Очень важно – найти своих родных и близких – не по игре в войну и мир, а по самому главному ВПЕЧАТЛЕНИЮ.