Большой, угрюмый, серым представший чемодан.
Чуть ближе - на столе - двухсолодовый виски.
Пощёчина её оставленной записки
и слишком уж тяжёлый, как груз вины, туман,
никак не проходящий сегодня за окном,
как будто мир безлик, неловок, нереален.
И стрелки на часах стоят, дрожат в печали,
как будто бы не зная и вовсе ни о чём.
К чему же сердцу этот предутренний кошмар:
бельё-воспоминанья и запах нежно-сладкий
той кожи, что ночами старался он украдкой,
пока спала, касаться едва-едва дыша?
Ответа нет, как нет и верных оправданий
фривольности свобод художницы судьбы,
с которой был тогда сверхлюбящий на "Ты"...
Невыносима соль - на лёгкость расставаний.
Она писала: "Милый, хороший мой, прощай!
С собой возьму один лишь твой портрет! Удачи!"
Он силился понять, что всё же это значит.
И вдруг вскочил и вызвал по адресу врача.
Пока мигали в пробке "нескорые" огни,
он зеркало разбил и искромсал своё же
лицо с улыбкою и вены, кстати, тоже,
тихонько чемодан поставив у двери...