Шипела каменка, и первый жар
выдавливал усталость наших тел.
Клубился невесомый сизый пар.
Катюша раскраснелась, я вспотел.
– Андрюшка, милый, сделай мне массаж.
– Попаримся сначала. Ты – ложись.
Парильщик страстный я: мой банный стаж –
десятилетия, почти вся жизнь.
А веник в бане – главный генерал.
Но генерал-то генералу – рознь.
Лесами хвойными богат Урал,
не беден лиственными: довелось
отведать веников на разный вкус.
Мне по душе колючий можжевел:
уж больно дерзок веник – словно куст…
сплошных иголок. Я не пожалел,
когда себя впервые исколол:
щипало кожу, кровь бурлила так,
как будто-бы, забил «Реалу» гол –
в финальном поединке! – наш «Спартак».
А пихтовый для духа аккурат –
им не напаришься, в нём влаги нет.
Дубовый веник тоже суховат
и, не кривя душой, он не по мне.
Завозят к нам с югов и эвкалипт.
Но веник вял, болтается, как кнут.
Одно достоинство: душистый лист.
Берёзовый!.. Листочки так и льнут,
и гонят пар по телу, а душа –
заходится от жара. Благодать!
Берёзонька, конечно, хороша.
И главное: берёзу-то ломать,
дождавшись Троицы – уж крепок лист,
не опадёт. А веничек такой –
напарит всласть, и телом будешь чист:
протрёшься его мягонькой листвой –
он всё, что вышло с потом, заберёт.
Да и настой берёзовый хорош,
а в паре с пихтой – сердце так и мрёт:
полковшика на каменку плеснёшь –
и дух лесной витает над полком,
щекочет ноздри терпко, к телу льнёт.
Напаришься и чуть ли не ползком –
без сил, за дверь… Вотрёшь в суставы мёд… –
не знаю, помогает или нет,
но до сих пор «шарниры» не скрипят,
да и душой – моложе своих лет:
никто ещё не дал мне 45.
В народе молвят, видимо, не зря,
что время, проведённое в парной,
Бог к жизни прибавляет. Говорят:
всяк парившийся в бане – молодой.
Хотелось мне, конечно, от души
попарить Катю – выказать свой класс! –
чтоб баня эта помнилась всю жизнь,
чтоб жар воспоминаний не угас.
Мы пихту не ломали в этот год,
и я решил в берёзовый настой
добавить квасу малость да медок:
пар должен быть насыщенный, хмельной!
Плеснул на камни зелье из ковша:
сердито заворчали голыши,
парок седой – вальяжно, не спеша –
поднялся кверху, закружил,
заобнимал взопревшие тела.
Катюша на полочек улеглась –
во всей красе, в чём мама родила.
Царица! Нефертити! Моя сласть!
Андрюшка, милый! – взгляд её кричал,
и морщился – смешно – с горбинкой нос,
ручьями расплескалась по плечам
гуашь её каштановых волос.
Ну что, моя царица – в добрый час!
Помахивая веничком над ней,
гонял я пар по телу. Не с плеча,
легонечко прошёлся по спине
и вниз – до пяток. Веничком растёр,
и снова процедуру повторил: теперь –
с плеча, с размаху. Жар – остёр,
и тело, будто бы, в огне:
я пыл гасил водой и растирал ей плоть.
И снова парил, и клубился пар:
то спину подставляя, то живот,
Катюша изгибалась, как гепард –
кошачьи грациозно.
– Не могу… –
она сползла с полка, я ей помог
и проводил в предбанник отдохнуть.
Вскружил и мне головушку парок.
Я выскочил из бани нагишом,
облил себя колодезной водой –
как в прорубь окунулся! – хо-ро-шо,
епона-мать моя и Боже мой!
И чтобы организм не заржавел,
рванул я в баню снова: дубль – два.
В бадейке красовался можжевел:
топорщился, лохматый, зазывал.
Ну что ж, попарь, кусака-дикобраз!
И веничек покусывал незло,
впиваясь иглами – да сотней враз!
Распаренную кожу сладко жгло:
люблю я можжевеловый массаж!
А взгляд мой уплывал в лесную глушь:
на берегу – у озера – шалаш,
ночное небо – чёрное, как тушь…
По недоступной выси – королём –
шёл, избочившись, месяц молодой,
и свет его очерчивал излом
лесистых гор. Склонился над водой
и, окунувшись, вызолотил рябь
дремавших, успокоившихся волн…
Взломало эго стены баррикад,
и обволок – из будущих времён! –
щипая за глаза, белёсый дым:
костёр уж догорал, и над огнём
кружили в вальсе бабочки, а мы –
сидели втихомолочку, вдвоём.
Прижжённый хворост сладко источал
медовый запах тлеющей листвы…
Сам месяц крутобокий нас венчал –
с ночного неба! – светом золотым…
– Андрюшка, ты живой? – не кажешь нос…
Я заждалась тебя…
А можжевел
к моей руке ухватисто прирос –
в бадью принципиально не хотел! –
и требовал продолжить свой кураж.
Облился я из тазика водой,
Катюшу приобнял:
– Ну что, массаж?
– Давай! – она тряхнула головой
и пала смуглым телом на полок.
Душистым зельем камни я вспугнул,
пар, фыркая, ударил в потолок,
а можжевел – Катюшу стеганул…
и разгулялся – вдоль да поперёк.
Чередовал я жар и холодок,
плеща водой прохладной из ковша.
Размял ей плечи, спину, мышцы ног:
она пластом лежала, не дыша…
– Ну как тебе массажик? Хорошо?
– Ты – варвар мой! Я чувствую экстаз! –
она сползла с полка: – а душ Шарко*,..
в сравнении,.. что сделал ты сейчас… –
ничто: я – лёгкая! я вся – горю! –
она уткнулась мне в плечо: – Люблю…
тебя… А ты?.. Скажи…
– Боготворю…
Пусть шансы мои близились к нулю,
пусть оставалось несколько часов
до рейса на Нью-Йорк – не сожалел
я ни о чём и был почти готов
к разлуке навсегда. В душе звенел
(или звонил?) набат самой судьбы:
к чему готовил? что он предвещал? –
разлившись гулким звоном по груди.
Катюша встрепенулась:
– Будешь – чай?
Или кваску налить?
– Сначала – квас…
и покурить…
Мы вышли из парной,
налили квасу, Катя улеглась,
разложив креслице. Квасок – ржаной! –
гасил пожар и звон в моей груди.
Присел я у порога, закурил.
Подумалось – рассудку вопреки! –
что мой шалаш дороже блеска вилл…
* * *
*душ Шарко - это душ ударного типа, один из видов гидромассажа. В процессе тело поливают из шлангов двумя мощными струями воды — горячей и холодной. В результате воздействия воды улучшается кровообращение, ткани организма насыщаются активным кислородом, ускоряется обмен веществ.
* * *
(отрывок из рассказа «Неслучайная встреча. Эхо Афгана»)