Мне кажется, что «Божественную комедию»лучше всего было бы снять в виде длинного диснеевского мультфильма, задействовав лучшие образцы живописи Возрож-дения. Беатриче мне всегда виделась в образе боттичеллиевской «Весны» и вот я прочла, что Ботичелли изобразил в ней, как и в «Венере», Симонетту Веспуччи, умершую в 23 года возлюбленную своего друга Джулиано Медичи, ненадолго пережившего ее.
Данте толкает в Ад скорее журналистское любопытство, чем тоска по Беатри-
че и желание ее спасти. Наоборот, он уверен, что это Беатриче - его лучшая за-ступница в загробном мире. Географически локализованные Рай, Ад и Чистилище дают нам полное представление о верованиях доб-рого средневекового католика, рацио-нального до мозга костей итальянца, который не очень-то разделяет политико-семейные распри современников и вопросы морали и воздаяния за грехи. Любовь к Флоренции изгнанника и бывшего белого гвельфа Данте довольно консервативна. Данте видит спасение в объединении Италии под властью немецкого императора, но итальянские города-республики уже тогда, в 13 веке, стре-мились к буржуазной независимости, а Данте отказывает Флоренции в этом праве.
Ничего удивительного. Ведь и создатель русского поэтического языка, в юности напи-савший «Оду к вольности», Пушкин в зрелости всецело поддерживает монархический строй и имерскую политику Николая 1. Описания загробного мира у Данте динамичны, ярки и захватывающи, как голливудский триллер. Его обитатели страдают или радуются, носятся по кругу или мечутся в языках пламени. Им не запрещено встречать посланников из мира живых, как Данте, сопровождаемый Вергилием, интересоваться судьбой родствен ников и политикой, хотя, казалось бы, - зачем им это там?
Не то у древних. Древние греки представляли Аид смутно, и никакое любопытство их туда не влекло. Вообще, загробный мир лишен для них каких бы то ни было эмоций. Прак-тичные древние египтяне пеленали фараона в кокон, как личинку бабочки, в надежде на то, что так ему будет легче перевоплотиться в новой жизни, а дальновидные викинги хоронили вождей сразу в кораблях, чтобы те доставили их без промедления в конечный пункт назначения, пресветлую Валгаллу. Но загробный мир был для древних слишком близко, чтобы их пугали его ужасы или, наоборот, мучило любопытство о «стране, откуда нет возврата». Только христианство сместило силу тяжести с этого мира на тот, но все ли были такими добрыми католиками, как Данте? А впрочем, кто их спрашивал в Средние века? А Эпоха Возрождения, как заметил Александр Генис, именно увенчала Средневе-ковье, а вовсе не открыла наше время.
Ведь Данте не мог себе даже позволить вернуть Беатриче, в отличие от Орфея, который только за Эвридикой в Аид и спускался. История смерти лесной нимфы Эвридики таинст-венна, ее будто бы укусила змея. Должны ли мы тут видеть некий символ? С нимфами грекам всегда не везло — то превратится в тростник, как Сиринга, преследуюмая Паном, то в свою очередь, превратит увидевшего ее обнаженной юношу Актеона в оленя, которого загрызут собственные собаки. Впрочем, Артемида — богиня, но постоянно окруженная хороводом лесных нимф. Брат и сестра, Артемида и Аполлон — боги, заимствованные с севера, как и Орфей — житель севера, фракиец, и лес — их естесственная среда обитания.
Ведь и Данте попадает в Ад, пройдя через сумрачный лес. С приходом христианства нимфы и нереиды сильно потеряли в поэтичности и таинственности, став обычными кики-морами и навками (русалками), попросту нечистой силой. Итак, Эвридика — нимфа, то есть не совсем женщина, как и Орфей — служитель Муз, сын Аполлона и Каллиопы - не совсем мужчина. Неудивительно, что ему было позволено спуститься в Аид и там пленить всех своей божественной игрой и пением. Растроганные Плутон и Персефона согласились отдать Орфею Эвридику при условии, что он не будет оглядываться на ее Тень, пока не выйдет из загробного царства наружу. Не знаю, как вам, но я чувствую здесь какой-то подвох, желание Плутона избавиться от незванного гостя, помочь которому он не мог, а убить не хотел.
Когда до выхода из Аида оставается всего ничего и Орфей перестает слышать за собой шаги Эвридики, его перенапряженная психика не выдерживает, и он оборачивается. Если вспомнить, какую бурю чувств испытал Орфей во время своего путешествия в Аид и возв-ращения из него: отчаяние, скорбь, вновь обретенная надежда, сомнение, - кто обвинит его за то, что он обернулся? Чеслав Милош пи-шет, что Орфей не видел ни лица Эвридики, ни ее глаз:»И Гермес привел Эвридику. Лица не узнать. Серое совершенно. Веки опущены, под ними тень ресниц». То есть по сути Плутон вручил ему кота в мешке, а не Эвридику, как обычно вручает нам бог сна Морфей неуловимые образы, бесследно тающие при нашем пробуждении — не прямая ли это аллегория? Если боги хотели наказать Орфея за его гордыню певца.
* * *
"Подозреваю, что Данте создал лучшую книгу в литературе, чтоб вставить
в нее встречу с невозвратимой Беатриче. Вернее сказать, вставки - адские
круги, Чистилище на Юге, 9 концентрических небес, Франческа, сирена, грифон
и Бертран де Борн, а основание - улыбка и голос, которые, как знал Данте,
потеряны для него."
(Хорхе Луис Борхес)