Пустой уставший взор уткнулся в одну точку,
Её лицо уже не выражает ничего.
Она всего хотела стать цветочком,
В итоге стала неживой.
Её попытки оказались тщетны,
Она пыталась стать цветком.
Ей в след кричали силуэты.
Она поверила. Пошла иным путём.
Её клеймили многословные зеваки,
О том, что страшная, и вовсе не такая.
Они всполчились, как дикие собаки.
Она другая. Не для неё их стая.
Она замкнулась в четырёх стенах,
Которые окутал тлен и мрак.
Она одна, сидит в углу
И напевает песнь свою.
Она возненавидела себя,
И наносила телу повреждения.
Кроваво-алым исполосона рука,
Её штормит от головокружения.
Один порез. Ещё порез.
Она зашла уж слишком далеко.
Порез. Порез. Ещё порез.
Последний был уж слишком глубоко.
Последние минуты, всё плывёт,
А в мыслях фраза вороном кружится:
«Отправлюсь я в последний свой полёт,
Чтобы никто не смог мной раздражиться».
Зеваки не заметят её смерти.
Одна из миллионных, что с того?
Рисуя дальше «идеалы» на мольберте,
Клеймят, вокруг себя не замечая ничего.