(Баллада)
Светлой памяти
Евгения Ивановича
СВИНТУСОВА
Описанные события – достоверный факт.
Автор.
Я мальцом блокаду прожил.
Помню лишь как день за днём
Мерным стуком нас тревожил
Ленинградский метроном.
Помню бабушку больную.
Маму вспоминал не раз.
И не знал я, что миную
Свой в ту пору смертный час.
Шёл апрель сорок второго.
Восемь первых его дней
Стали жуткой, стали новой
Болью матери моей!
Мой отец в стрелковых ротах
До апреля дослужил
И на Пулковских высотах
Голову свою сложил.
Бабушка моя больная
Уж с постели не встаёт
И, от голода страдая,
Всё молчит и слёзы льёт.
Ну а мне четыре года
Лишь исполнилось на днях.
Нет теперь за мной ухода:
Мать в заботах и делах.
Нас кормить – её забота,
Волю всю в кулак собрав.
И работа всё, работа:
Неусыпный телеграф.
К сентябрю (был немец близко)
Собрались мы выезжать.
Но её – телеграфистку –
Приказали задержать.
Там же, отойдя в сторонку,
Где обычно вход закрыт,
Развернула похоронку
И заплакала навзрыд!
Сколько слёз и сколько муки
Ей блокада принесла.
Голод, холод, боль разлуки –
Всё она перенесла.
А теперь ещё утрата...
Только это не финал.
Смотрит в сумку виновато:
Кто-то карточки украл!
Всё в груди заледенело.
«Это смерть!.. О, это смерть!»
Растерялась. Побледнела.
Началася круговерть.
Ничего не замечает,
Суетится день и ночь,
Нас украдкой навещает,
И не знает, как помочь.
Восемь дней прошло в смятенье,
Восемь самых страшных дней.
Я с голодным исступленьем
Издеваюся над ней.
Плачу: «Хлебу! Хлебу! Хлебу!»
Наконец она сдалась.
Вскинув в горе руки к небу,
Утопиться собралась.
Сразу плохо стало маме,
Помутилось в голове.
Еле двигая ногами,
Понеслась она к Неве.
Слышит крики: «Аня! Аня!»
Тоже очень не быстра,
Тяжко рыхлый снег тараня,
Догнала её сестра.
«Ты куда?» – Мать рассказала…
И слезами изошла.
Муфту Ида развязала,
Карточку свою нашла.
«Вот, возьми» – Мать встрепенулась:
«Как же ты?!» – «Уж как-нибудь. –
Мама робко потянулась. –
Отоварить не забудь.
Завтра я приду. – И обе
Разошлись. – О, боже мой!»
Иду всю трясло в ознобе,
Пока шла к себе домой…
С той минуты тётя Ида
Двадцать лет со мной жила,
Не показывая вида,
Как ей память тяжела.
Как родных похоронила –
Вспоминала словно сон.
А за то, что сохранила
Жизнь мне, низкий ей поклон!..
Мама в тот же день скончалась.
Стал её рассудок слеп.
На почтамт она помчалась…
И не выкупила хлеб.
В святцы маму вы не прочьте.
Жить в бесчестии – позор!
Но похоже, что на почте
Промышлял всё тот же вор.
Мамин труп окоченевший
К погребенью вопрошал
И в руке закостеневшей
Крепко карточку держал.
Только вновь и эти граммы
Мародёр тот вырвать смог,
Позабыв в руке у мамы
Хлебной карточки кусок!..
Ну а я истошным криком
Бабку Розу изводил.
В этом требованье диком
Был заряд последних сил!
До войны она когда-то
Хлеб и булочки пекла
И, хоть жили небогато,
Лишний хлеб не берегла.
Хлеб свой бабушка давала
Бедным, выпечкой делясь.
И при внуке умирала,
Беспокойно шевелясь.
Но движенье прекратилось.
Я в кроватке, стоя, ждал.
И не знаю, как случилось,
Вдруг сознанье потерял…
Вот и всё. Конец балладе.
Грустной выглядит она.
Я не помню жизнь в блокаде.
Эта – домыслом полна.
И спасибо дяде Гене.
(Это тёти Иды муж).
Перед ним встать на колени
Я готов хоть среди луж!
Этой горестной картиной
Он меня заполонил.
Он растил меня как сына.
Он отца мне заменил.
По фронтам его носило.
Защищал он честно нас.
И почти всё, что здесь было –
Это был его рассказ…
Ленинград!.. Мой славный город!
Ты поднялся из руин.
Ты стоишь – красив и молод,
Как могучий исполин.
Ты для всех нас, в горе жившим
Девятьсот дней огневых,
Стал как памятник погибшим,
Как награда для живых!..
27 января 1994 г.