* * *
Хоть мне невозможно свободу любить,
(Здесь лучше рядиться юнцом желторотым,
Способным свободу — свободой прибить...)
Устал от нее... Отдохнуть мне охота.
Устал быть свободным — от денег, от дней,
Что дарят покой. Но сейчас мою волю
Загнали в галопе три белых коней,
Что — снегом — мне в сердце, а душу — в неволю.
Зачем, приучив себя рифмы искать,
Терзаюсь, кричу, хлопоча о прекрасном?!
К чему мне с тоскою глаза открывать
И слышать движение сердца — напрасно?!
Зачем оно вам?! Даже если умру —
Вы будете ль плакать о Вашем поэте,
Который кропал эти строчки в бреду
Души, омертвелой в живительном свете?!
Простите ль вы душу, не знавшую славы,
Простите ль глаза, переполнены слез...
Души — больше нет! Не ищите отравы:
Свободные люди, читатели грез...
А если оставлю вас — вы мне простите,
Что я не грущу, не зову, не пишу...
Ну, что ж... Ухожу я... Меня — не ищите.
Я честно вам пел про свою доброту.
Теперь ее нет. На бумаге осталась.
Душа полна зноя и пепла, и слез.
Я вам рассказал, как легко мне писалось.
Я вас потревожил, как мне не спалось.
Мое вдохновенье — случайная шалость!
Вы мне — не взыщите, не надо, прошу...
А то, что я — груб, это вам — показалось:
Я грубость на кончик пера — не пущу.
Сейчас я один, как всегда, как и прежде,
Но верен — себе, перед Вами — я чист!
Я верю Судьбе, а себе — уже меньше.
Неважный был театр. Но какой был артист!
Нас всех — призовут! Здесь — не надо стесняться!
Молчи — не молчи, а конец — всем один.
Не надо кокетства! Не буду ломаться:
Надолго я к Вам — сам себе господин!
4 мая 1996 г.