ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА
(Эссе о творчестве Евгения Евтушенко)
11.
Я шатаюсь в толкучке столичной
над весёлой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.
Занимаю трамваи с бою,
увлечённо кому-то лгу,
и бегу я сам за собою,
и догнать себя не могу.
Удивляюсь баржам бокастым,
самолётам, стихам своим.
Наделили меня богатством,
не сказали, что делать с ним.
Чуть-чуть слукавил в последних двух строчках Евгений Александрович! И о том, что он безмерно богат, — знал, и о том, что делать с этим богатством, — знал, как знали его великие предшественники. Вот высказывание Евтушенко о поэзии, которое приводится в книжке о нём, вышедшей в серии ЖЗЛ в прошлом, 2017 году:
«В поэзии, мне кажется, есть несколько обязательных условий. Первое условие: поэзия обязательно должна быть исповедью автора. А второе, ещё более важное, условие, которое делает поэта крупнее, делает его национальным поэтом, — это то, когда его поэзия становится исповедью всего его народа и истории народа. Вот без этих двух качеств, соединения этих двух качеств, настоящего поэта, большого, быть не может».
О глубокой исповедальности евтушенковских стихов говорить много не приходится, все его вещи — исповеди, да такие, которые следует пожелать многим и многим нынешним христианам, раскрывающим тайники души перед Богом. И об отражении в его поэтических трудах боли и тревог, да и всей истории русского народа, истории прошлой, настоящей и грядущей — много распространяться тоже нет смысла. Почти в каждом стихотворении — острая ножевая боль всех наших поколений, от становления Руси до её нынешнего безвременья, и более того — до наступающих нелёгких и тревожных завтрашних времён. Размах изумительно колоссальный. И что поражает с особой силой — так это то, что от стихотворения к стихотворению растёт не только мастерство поэта, но и его житейская мудрость, его совестливая духовность. В чём источник этого небывалого пушкинско-есенинского роста? Сам поэт отвечает на это так:
Как я мучаюсь — о боже! —
не желаю и врагу.
Не могу уже я больше —
меньше тоже не могу.
Мучат бедность и безбедность,
мучат слёзы, мучит смех,
и мучительна безвестность,
и мучителен успех.
Но имеет ли значенье
моё личное мученье?
Сам такой же — не иной,
как великое мученье,
мир лежит передо мной.
Как он мучится, огромный,
мукой светлой, мукой тёмной,
хочет жизни небездомной,
хочет счастья, хочет есть!..
И в мученье этом слабость,
И в мученье этом сладость,
и какая-то в нём святость
удивительная есть...
Вот источник возрастающей из года в год силы Евтушенко! — Он воспринимает мир, и русский, и зарубежный, «как великое мученье». А воспринимает так потому, что сам неотделимая частица этого мира, и какими болями мучается мир, зарубежный и русский, такими же — мучается и стихотворец, удел которого отражать действительность в высшей степени правдиво, истинно.
Сейчас мы начнём рассматривать одно из проникновеннейших произведений Евгения Александровича «Идут белые снеги». Многие думают, что написал он эти стихи в зрелые годы. Но ничуть не бывало. Середина шестидесятых — время создания шедевра мировой лирики, моментально ставшего великолепной песней (как, впрочем, и другие лучшие его стихи). До каких высот поднялся здесь автор, увидит каждый, даже не очень разбирающийся в поэзии. Словно Данко, поэт вынул сердце, и оно засияло жгучим солнцем.
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
да, наверно, нельзя.
Чьи-то души, бесследно
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо.
Я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю грешный, —
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
её реки в разливе
и когда подо льдом,
дух её пятистенок,
дух её сосняков,
её Пушкина, Стеньку
и её стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно —
для России я жил.
И надеждою маюсь
(полный тайных тревог),
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет
про меня без труда,
только пусть она будет
навсегда, навсегда...
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня.
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои и чужие
заметая следы...
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
Боже! — какие здесь только темы не затронуты, не прочувствованы, не донесены до читательских сердец! И какая из них не прозвучала с меньшей мощью, чем все остальные! Попробуем подойти к этому вопросу с математической скрупулёзностью. Вот о чём в стихотворении-поэме говорится. О необоримой и чистой любви к России. О совестливом и жертвенном служении ей. О русской противоречивой истории. О народных традициях. О нашей несравенной природе. О трагической мимолётности человеческой жизни. О её греховности. О надежде на полезность своего труда. О кратковременности памяти о людях на земле. О глубоком и горьком, до слёз, переживании предстоящей разлуки с жизнью.
Что и говорить! — С точки зрения светских литературных, ныне преобладающих в нашем обществе норм — стихотворение достойно высшей похвалы, оно вряд ли уступает лучшим образцам Пушкина, Есенина. Но с наших позиций, позиций Истины, — немало к автору вопросов, причём вопросов первостепенной важности.
Вы, наверно, заметили, что Евтушенко, называя главные свойства настоящей, высокой поэзии (об этом речь шла выше), отметил исповедальность в стихах и способность сочинять так, чтобы в трудах звучала и исповедь, и история народа. Только в этом случае, по тогдашним понятиям героя нашего эссе, поэт становится национальным гением. Евгений Александрович ни слова не сказал о глубоком знании Истины, той Православной Истины, которая была открыта в последние годы творчества Пушкину и отразилась в таких вершинных поизведениях, как «Странник», «Памятник», «Отцы пустынники...», «Не дорого ценю я громкие права», «Мирская власть» и других, — и которой пронизаны поздние романы Достоевского. А между тем, только этот, третий фактор, при наличии двух первых, делает произведения по-настоящему глубинными, правдивыми и истинными — без досадных ошибок.
«Идут белые снеги» — душевный, исповедальный плач об уходящей жизни — полностью трагичен лишь для атеистов, не верящих в вечную жизнь людей в Царствии Небесном. А для православных главная проблема совсем в другом — как прожить земную жизнь по заповедям Христа, по законам Истины, чтобы не попасть в ад, а стать равноправным гражданином счастливого райского бытия в нашем Творце.
Для Евгения Евтушенко темы Бога долгое время не существовало, а если и случалось упоминать слово бог, то он писал его с маленькой буквы. Потом он как бы даже стал признавать Его существование, но только в той степени, в какой Господь не многим больше человека («Обожествлять не надо даже Бога»). И наступил период, когда поэт решил высказать своё отношение к Творцу. Отношение если и не совсем богоборческое, то весьма далёкое от Православной Истины.
В конце шестидесятых он написал ироническое стихотворение «Попытка богохульства». Богохульства там не было, но... Впрочем, проанализируем эту вещь в следующей главе.