Ночь у порога, уснул Палатин,
Не спит лишь в раздумьях мой цезарь один.
И раб молчаливый, сын Чёрной Земли,
Я рядом незримо, скрываясь в тени.
Он в свете Луны стоит у окна,
Бледные губы шепчут слова:
- Приди же, богиня, в объятья мои,
Ложе любви со мной раздели!
Я, скованный ужасом, в тёмном углу,
Забыв о дыханье, дрожащий стою.
Не смею ни верить ни отрицать -
Я видел Диану, Великую Мать!
По лунным лучам Она шла в серебре,
Всё ближе! Уже отражаясь в окне...
Не встретив преграды, вошла сквозь витраж...
Сомкнулись объятья... О, сладкий мираж!
Тела их сплетались, метались в огнях -
Серебряных, жёлтых - оживших свечах...
И тысячи струн звенели вдали -
С небес, с высоты - вторя этой любви!
Казалось, что Вечность прошла над дворцом,
И близкий рассвет сковал меня сном.
Как от удара дремОта прошла -
Мой цезарь лежал на полу у окна
НедвИжим и бледен. Безумный мой крик
Весь Палатин пробудил в один миг.
- Что ты орёшь, чернявый болван? -
Он, хмурясь, поднялся, - Что нужно всем вам?
Что вы сбежались? - хмыкнул в толпу, -
Где мне угодно, там я и сплю!
Эй, ты, Вителлий, и ты среди них...
А ну-ка, приблизься! - Шум сразу же стих.
Сирийский наместник, дрожащий, как лист,
Взгляд свой потупил, как всяк, кто нечист.
А кто среди этой пёстрой толпы
Похвастаться мог образцом чистоты?
- Ответь мне, наместник, в ночи при Луне
Ты видел богиню, сошедшей ко мне?
Ты видел глаза Её - бездны врата?!
Волос Её вихрь, стройный стан, а уста...
В них яд и нектар, в них бессмертья секрет...
Ты видел, Вителлий?
- Нет, цезарь мой, нет!
Наместник напуган, но хитрый, как лис,
Он знает - ответ тут таит страшный риск;
Скажи только "да" - во лжи уличён,
А "нет" - просто "нет" - будет Гай оскорблён.
И вкрадчивый голос шепчет его:
- Нам, смертным, видеть богов не дано!
- Ну ладно, Вителлий, катись-ка ты вон.
Пошли все! Нарушили только мой сон...
Я молча остался, прижавшись к стене.
Облик богини таял в окне...