Не усмирить мне внутри смертников -террористов.
Там мой черный ящик, в который я душу отправил на карантин.
Мне хватит и пары нужных мыслей до самоубийства ,
Но при условии, что мозги не прочистит проклятый дофамин.
Снова прошлое пронесется мельком , словно пересчитывать с заднего сиденья этажи панельки, словно выйти на бетонный балкон и не слышать родительских истерик ... Сильный уклон, сильный ветер, слабый смертник. Слишком слабый, чтобы забыть ту весну, когда с тобой нам стало душно, спустя много лет я все еще раб той скрипучей раскладушки. Еще недавно выпускной и наши нити судьбы на одной катушке. Я включаю тот вальс из "Анастасии" и говорю послушай. Мы лежим спустя годы вдвоем без одежды, наш рай в уголку на двадцатом квадратном метре, зимой ирония судьбы подарит надежды, но осенью все-таки москва слезам поверит. Демоны размножатся в моей черепной комуналке , душа поймет ,что вновь оказалась в разваливающейся вторичке, мы закатали на зиму счастье в банки, мы оставили в кладовке детям наши мечты, как наши отцы свою полоумие для нас в больничке. Ты убеждала что все это комично ,а я прижимался к твоим мокрым волосам на подушке. Странно. Нет смысла, нет будущего, но есть раскладушка.
Можно продолжить дрочить бытие, при любом исходе плохо кончим. Можно спастись, отдав все "свое". Можно спастись, разорвав все чувства и мысли в клочья. Но в памяти развешенное белье на кухне и ожидание, что по радио прозвучит лебединый балет , пианино советских времен и пропахший табачным дымом туалет. Это мое. Это твое. Скоро отключат отопление, так что доставай нам на двоих плед. Лампочки уйдут в затемнение и мы зажжем свечи. Вот-вот должна выскочить из часов кукушка. В подъезде будущие святоши ширяют и лечат. На улице генералы трущоб запивают полторахой чекушку. Но мы не слышим ни себя , ни их. Я прошепчу тебе на ушко, что на тебе все также сдвинут, хоть вахтеров и нет давно в живых. Это память о раскладушке, скрип которой стих. Это память о раскладушке, которую я не в силах забыть ни дня. Послушай. Пусть твои глаза без меня как прежде горят. Но а в прочем. Следующей ночью. Если захочешь. Я опять... вспомню тебя.
Это мой черный ящик, в котором до сих пор твой голос.
Это серая радуга над разноцветным тленом.
Мне не нужен космос, я в поисках своей провинциальной однокомнатной вселенной.
Все дыры я прикрыл настенным ковром пыльного времени.
Все трещины под белом слоем штукатурки.
Больше смирения.
Я брожу бесконечные сутки под мертвыми фонарями советской постройки,
И смотрю в глаза жизни, найдя нашу раскладушку возле помойки.