Время опять притворилось ночью
и метит сном прямо в лоб, как пулей,
и воровскою феней сорочьей
трещит, бормочет, гудит, как улей.
Осенний парус, весь в ржавых пятнах,
ветром, летящим с озёр, надуло.
А окоём грелся в тучах ватных
и шевелился тяжко и снуло.
Вода, огонь и земля смешались.
В родильной горячке их корчит слепо.
Над ними ангелы сокрушались
и слёзы лили смешно, нелепо.
Их свет эфирный замкнулся кругом
и колесом покатился в небо.
Не залучить их к больным подругам,
не взять с них, нищих, и корки хлеба.
Тихи их речи, легки их слёзы,
и к мертвецам их всё больше тянет
жалеть их, сны навевать им, грёзы.
А нас, живых, кто из них помянет?
А нас, живых, придавила полночь,
которая долго и зло сгущалась.
Луна за тучу полезла, сволочь,
и ночь безлунная намечалась.
Христос блаженствовал где-то сверху
и нам внушал надежду на чудо.
Он рапортички слал главковерху,
спасая мир от греха и блуда.
А тот, который в командировку
его отправил осмыслить бездну,
молитв и взгядов избегнул ловко,
подсунув жизнь и смерть безвозмездно.